Хочу женщину в Ницце - [181]

Поначалу в пестрой и разноголосой толпе прилетевших я даже не признал ее. Это она углядела меня первой, и опуская сумку на колесиках на пол, подняла в приветствии вверх правую руку. Левой она прижимала к груди массивный глянцевый журнал, на обложке которого красовалась какая-то эпатажная женщина в коротком черном платье. Под фотографией крупными желтыми буквами значилось имя «Рената». В машине Элла Андреевна предпочла сесть спереди рядом со мной, положив себе на колени этот габаритный по размеру журнал с длинноногой бабой на обложке, и сразу прервала скованность первых минут общения.

– Я почему-то думала, что у вас здесь машина будет повместительней, – сказала она, пристегиваясь и поправляя завернувшиеся лацканы норкового полушубка.

– Здесь не Москва, в Ницце все по-другому, – возразил я, выруливая со стоянки гостиницы. – Важно, чтобы было удобно, особенно парковаться, и еще, – добавил я многозначительно, – буржуазия здесь стремится к скромности, русская, правда, не в счет. Кстати, об удобстве: почему вы не убрали этот тяжеленный журнал в чемодан, – спросил я больше для того, чтобы продемонстрировать заботу.

– Просто не было места. Кто-то оставил его в салоне самолета, и я взяла. Мне всегда нравилась Литвинова. А знаете, Денис, что говорили про нее учителя в школе? Она с обожанием смотрела на обложку, на которой, нарочито выставляя узкое колено, изящно позировала роскошная Рената, обутая в высокие сетчатые ботфорты.

– И что же говорили учителя, – спросил я без солидарного восторга.

– Она не от мира сего! Люблю таких, воздушных. И вправду богиня. Их так мало в искусстве, очень мало. Была Татьяна Доронина, – и она подняла указательный палец, – а теперь вот Рената. Мистическая жестикуляция и дрожащий тембр голоса. Ее красота вдохновляет и заметьте, Денис, не только мужчин, а голос буквально умиротворяет. Когда я ее слушаю, у меня начинает тепло распространяться по ногам.

Она провела руками по бедрам, будто процесс снова пошел, а потом почти шепотом произнесла:

– Живая Аэлита. Серебряный шлейф звезды, как от Зинаиды Гиппиус или Иды Рубинштейн.

После этих возвышенных слов последовало движение ее руки вверх, в котором было что-то театрально-фальшивое, как и вся игра нашего бомонда в новый похотливый декаданс с разговорами о прелестях смерти. При этом по любому поводу поминают Христа, чтобы дал им непременно много.

В этот короткий список возвышенных существ я бы с легкостью включил и саму Эллу Андреевну. Тоже с «большим приветом» и жеманным вздохом, послушаешь такую, и голова начинает идти ходуном. «Не знаешь потом, как себя вести», – подумал я и ощутил на себе ее холодный отрезвляющий взгляд.

– Она же вроде как лесбиянка, – произнес я осторожно, как будто за что-то извинялся, и добавил, – как и эта, как ее, Земфира.

Ее тяжелый вздох дал понять, что моя куцая попытка поддержать благородный ход ее мыслей не удалась.

Элла Андреевна быстро отвернулась от меня и стала равнодушно смотреть в окно, не проронив ни слова, словно боялась своих дальнейших признаний, которые будут неправильно мною истолкованы. Может, это было и хорошо. Она ни разу не упомянула о былом и грустном, о моих родителях, как это принято после долгой разлуки, не пыталась при встрече обнять, даже расположить к себе добродушной улыбкой. Собственно, а зачем? Мы никогда не понимали друг друга, точнее, это я не стремился к пониманию ее ценностей.

Машина в трафике медленно продвигалась к центру города, и впереди замаячил роскошными башнями «Негреско». Я в отличие от нее не замыкался, и продолжал вешать ей на уши свое:

– Я хорошо помню, что вы не любили приземленных, к примеру, таких как я, а тут выходит, вам по нраву пошлые рассуждения, полные ментального бесстыдства. Она же все время придуривается, но придуривается искренне.

– Не понимаю, о чем вы, – дернув плечом, Элла Андреевна продолжала демонстративно смотреть в окно.

– Эту, как вы выражаетесь, живую Аэлиту давно придумал Трумен Капоте в «Завтраке у Тиффани». Помните Одри Хэпберн, она играет там эту… то ли авантюристку, то ли девицу по вызову. Никто в ее окружении не может понять, она дура или хитрая лисица, и только один удачливый в бизнесе умник пытается разгадать ее сущность. Он бесконечно с радостью вожделеющего безумца дает ей деньги, но взамен не получает обещанного и постоянно задает себе вопрос: «она придуривается или нет», и сам же отвечает на него: «да, придуривается, но делает это искренне».

– Интересно, как это в оригинале звучало у самого Капоте.

– Как «real phony».

– Денис, вы такой же колючий, как были прежде.

Ее недобрая улыбка скрывала тайную надежду на мое благоразумие.

– Как только с вами девушки общаются, – за ее дружеским упреком последовал глубокий вздох.

– Нормально общаются. Я хорошо им за это плачу и они не придуриваюся, – сказал я, стараясь быть предельно откровенным. Несмотря на ее суровое поглядывание в мою сторону, я надеялся на взаимопонимание, поэтому продолжил:

– Сейчас любая услуга как товар на рынке имеет свою цену. Бесценна только настоящая любовь, и то исключительно потому, что у каждого понимание о ней свое, нет критерия, оттого и не с чем сравнивать.