Хочу женщину в Ницце - [139]

Следом за пешими нумидийцами, гарцуя на лошадях испанской породы, выступала целая когорта преторианских гвардейцев, для легкости в передвижении одетых только в подпанцирные утепленные парадные мундиры. Все они были крепкие и рослые, сплошь светловолосые германцы, составляющие костяк северовской преторианской гвардии, подобранные за заслуги и личную отвагу из дунайских легионов. Сверкая золотыми браслетами на запястьях и серебряными фалерами на груди, они обеспечивали круглосуточную охрану всей процессии. Центурионы, по реформе любимого ими императора Севера, получившие право на ношение белых одежд во время легионных шествий, выделялись среди остальных преторианцев, облаченных в императорский пурпур, а принципалы, также обладающие теперь правом носить золотые кольца на пальцах, сверкали ими, будто сенаторы или знатные всадники. Любимые пажи императрицы ехали в масках, чтобы защитить лицо от студеного ветра. Они плотным кольцом окружали повозку, следовавшую впереди императорской, на постаменте которой стояла в полный рост золотая статуя усопшего от старости и болезни в возрасте 65 лет в британском Эбораке самого императора Септимия Севера, чью алебастровую урну с прахом везла в Рим его жена Юлия. Урну ожидало торжественное захоронение в гробнице Антонинов, что за Марсовым полем на правом берегу Тибра.

Императорская повозка, предназначенная для длительных путешествий, была похожа скорее на передвигающуюся крепостную стену с бойницами, чем на элегантный дорожный экипаж. Погонщики мулов легко справлялись со своей работой, обмениваясь между собой жестами и знаками, и, если требовалось, обрывистыми фразами, но без лишнего шума, дабы не тревожить покой светлейших матрон. Неожиданно громко, по-военному, с гортанным надрывом центурион сообщил по команде, что на пути к Вечному городу пройден очередной каменный миллиарий, торчащий серым столбом у обочины. Лошадь под гаркнувшем гвардейцем от испуга резко подала вперед, угрожая сбросить наездника, но центурион зацепился левой рукой за высокое «рогатое» седло, с хрустом выгнул спину и удержал равновесие, вонзив в землю большой бронзовый наконечник восьмифутового копья с вогнутыми краями. Нащёчники на шлеме центуриона не были плотно прижаты ремешками к лицу. Наоборот, они были щегольски откинуты на затылок, поэтому при резком толчке котлообразный серебряный шлем, отделанный двойной широкой бровью, сдвинулся и уперся ему в переносицу.

В то же самое время в повозке императрицы отворились ставни в центральном окошке, и из-за шёлковых занавесок показалось лицо совсем молоденькой девушки. Центурион быстро поправил шлем и, подведя лошадь ближе к повозке, напряг слух в ожидании высочайшего повеления. Он хорошо слышал, как рабыня-служанка Юлии Домны сообщала августейшей матроне, что отметка в 28 левгов пройдена. Служанка снова вопросительно посмотрела на центуриона. Он понял, что от него хотят, и прокричал:

– По-нашему, по уставу, значит, 44 римских мили ровно осталось до Лугдуна, к вечеру будем на месте.

Грубоватый акцент, свойственный жителям северных провинций и Паннонии, легко улавливался римлянкой с юга. Девушка продолжала безмолвно смотреть на охранника, желая услышать дальнейшие пояснения. На её лице центурион не замечал ни намёка на улыбку, ни доброго расположения, и поэтому продолжал:

– Новая дорожная мера, левга, равная полуторам римским милям, обязательна с недавнего времени в регистрациях почтовых книг имперских дорог только в трёх Галлиях и обеих Германиях по указу божественного Севера по мотивам императорской целесообразности…

Центурион командным голосом чеканил слова до тех пор, пока створки окна не закрылись наглухо. Он облегченно перевел дух, довольный своей находчивостью, и направил лошадь к обочине, где совсем рядом на пригорке стояли толпой молодые женщины. Они весело смеялись, обступив плотным кольцом самую озорную среди них, которая, жестикулируя, обратила свой пристальный взор в сторону центуриона. Гвардеец понял, что смеются именно над ним и, поёрзав в седле от нерешительности, на всякий случай снял с головы шлем, чтобы проверить крепление поперечного гребня и перьев. Всё было в полном порядке, и ему захотелось применить крепкую народную латынь, но усилием воли он подавил сиюминутный гнев, поскольку будучи глубоко суеверным римским гражданином, испытал страх, что Боги, услышав его ругательные слова, проклянут его и накликают несчастье на всех, кто его услышит.

Центурион снова посмотрел на толпу молоденьких женщин, но никто из них уже не смеялся. Все как завороженные смотрели на широкоплечего всадника в белом плаще с капюшоном. Длинные светлые волосы, спадавшие волнами до плеч, почти закрывали мощную оголенную шею воина, на которой сверкала золотая крученая гривна на манер древних британских кельтов. Грудь центуриона была увешана наградами: пять крупных фалер, выполненных из покрытого золотом серебра, были получены центурионом ещё в бытность его простым солдатом. Одет он был в короткие штаны-бракки и обут в кожаные высокие ботинки, к которым были приделаны бронзовые шпоры. Лошадь под ним была невысокая, хотя и выносливая. Всадник сидел на ней, уверенно держась в «рогатом» кожаном седле, чуточку подогнув колени, чтобы ноги не касались земли.