Хочу быть лошадью - [8]

Итак, он взял лебедя с собой.

В трактире было тепло и уютно, разносился запах горячих сосисок. Старичок посадил лебедя на стул напротив себя, чтобы не выпускать его из виду, и заказал себе скромную закуску и рюмку водки, чтобы согреться.

Уплетая с большим аппетитом баранину, он заметил, что лебедь смотрит на него как-то по-особенному. Ему стало жаль птицу. Он не мог есть, чувствуя на себе взгляд, полный упрека. Он подозвал кельнера и заказал для лебедя белую булочку, вымоченную в подогретом пиве с сахаром. Лебедь повеселел. После ужина оба, добрые и довольные, возвратились на свой пост.

Следующий вечер тоже был холодный. На этот раз звезды светили необыкновенно ярко и каждая из них была как холодный гвоздь, вбитый в теплое одинокое сердце старичка. Однако от посещения трактира он решил отказаться.

На середину пруда выплыл лебедь. Он был похож на белое светящееся пятно.

Мысль о том, какая же дрожь должна охватить каждого, кто в такую ночь соприкасается с водой, растрогала старичка. Бедный лебедь, ну чем он хуже других? Наверно, он охотно посидел бы сейчас где-нибудь в тепле, съел бы чего-нибудь…

Итак, взял он лебедя под мышку и пошел с ним в трактир.

И снова наступил вечер, и снова он пронзил старичка острием меланхолии. Но на этот раз старичок твердо решил в трактир не ходить. Вчера, когда они возвращались в парк, лебедь танцевал и напевал что-то несусветное.

И вот, когда старичок сидел на берегу пруда в пустом и холодном парке, уставившись в небо — он почувствовал, как кто-то деликатно дернул его за штанину. Это лебедь, подплыв к берегу, напоминал ему, что пора идти. Пошли.

А месяц спустя старичка выгнали с работы вместе с лебедем. Из-за детей. Лебедь среди белого дня качался на воде. На это пожаловались матери маленьких детей, приходившие в парк отдохнуть и посмотреть на птицу.

Даже самая скромная должность требует моральных устоев.

Малютка

Существовала некая театральная труппа лилипутов, выступающая под названием «Крошки». Труппа солидная, постоянная, дающая представления не реже, чем четыре раза в неделю, смело поднимающая разные проблемы. Ничего удивительного, что со временем Министерство культуры возвело труппу в разряд образцового театра лилипутов и присвоило ему название, которое в просторечии звучало так: «Центральный Крошка». Это обеспечивало театру хорошие условия труда, а получить места в этом театре стало мечтой каждого лилипута, как любителя, так и профессионала. Однако труппа была укомплектована и располагала прекрасными силами. К самым ярким ее звездам принадлежал лилипут, который играл роли любовников и героев, потому что был самый маленький. Он хорошо зарабатывал, имел успех, критика подчеркивала его великолепное мастерство. Однажды ему удалось сыграть Гамлета с таким совершенством, что, несмотря на то, что он находился на сцене, зрители его совсем не заметили, такой он был маленький, такой непостижимо, гениально маленький. Наш по содержанию и лилипутский по форме. Если театр стал известен, то прежде всего благодаря ему.

Однажды, гримируясь в своей уборной перед премьерой «Болеслава Смелого», в которой он играл главную роль, он заметил, что золотая корона, которая была на нем, не видна в зеркале. Спустя минуту, при выходе на сцену, он зацепился короной о притолоку, корона упала на пол и покатилась, грохоча, как железная жаровня. Он поднял корону, поскорее надел и поспешил на сцену. Возвращаясь после первого акта в уборную, он инстинктивно наклонился. Здание театра «Центральный Крошка» было построено специально для труппы лилипутов, с соблюдением их пропорций — из субсидии, мрамора и искусственной глины.

Представления «Болеслава Смелого» шли одно за другим, наш актер уже привык наклонять голову, когда покидал уборную и возвращался в нее. Но однажды он поймал на себе взгляд старого театрального гримера, тоже лилипута, который, будучи недостаточно маленьким, не мог играть на сцене, а выполнял всяческие вспомогательные функции, отчего стал злым и завистливым. Взгляд этот был внимательный и мрачный. Наш герой вышел на сцену с дурным предчувствием. Дурное предчувствие не покидало его и потом; с ним он просыпался и засыпал, хоть и старался от него избавиться. Он обманывал себя, что никто ничего не замечает, подсознательно боролся с подозрительностью, которая начала пускать в нем ростки. Но время не принесло успокоения. Наоборот. Настал день, когда, выходя из своей уборной, он вынужден был наклониться, хотя на этот раз на нем и не было короны. В коридоре он встретил гримера.

В этот день он решил взглянуть правде в глаза. Уже приблизительные измерения, сделанные дома в его элегантных апартаментах при опущенных шторах, — показали все. Больше обманывать себя было нельзя. Он рос.

Вечер он провел, словно парализованный, в кресле, за стаканом грога, неподвижно уставившись в фотографию своего отца, тоже лилипута. Утром срезал каблуки. Он надеялся, что этот процесс имеет преходящий характер, что, может быть, позднее наступит регресс. На некоторое время срезанные каблуки помогли. Но однажды, когда в присутствии старого гримера он выходил из гардероба, нарочно выпятив грудь, он набил себе на лбу шишку. В глазах последнего он прочел насмешку.