«Хочется взять все замечательное, что в силах воспринять, и хранить его...»: Письма Э.М. Райса В.Ф. Маркову (1955-1978) - [50]

Понимаю относительность и условность всякого определения. Буду Вам благодарен, если пришлете библиографическую заметку об учебнике стихосложения Гаспарова и Колмогорова. Тут никто о них ничего не знает и ни в одной библиотеке их нет.

О Ротчеве я узнал из последнего издания неплохой (хотя, увы, неизбежно тенденциозной) хрестоматии Гайденкова. Он там на стр. 395–397. Портрета нет. Судя по заметке, стихи его в книжку никогда собраны не были, сам Гайденков его ценит, по-видимому, очень высоко, а первый из приведенного им цикл «Подражания Корану» (но, впрочем, и остальные тексты меня очень заинтересовали). По-видимому, он — недюжинный религиозный поэт. Но… как его из СССР получить? Ввиду того что у Вас в США намного больше старых русских изданий, м. б., стоило бы начать с поисков в перечисленных Гайденковым альманахах, в пределах имеющихся в США материалов. По той же заметке, «Подражания Корану» вышли в 1928 году отдельной книжкой.

Пауль Целан, увы, уже не с нами. Во время войны он побывал в гитлеровских и в советских лагерях, и хотя вышел живым, но психически был надорван. Благодаря своей редкой живучести и недюжинной духовной силе, ему удавалось жить. Но с годами его стала охватывать все чаще ужаснейшая беспричинная тоска. Он долго и храбро боролся, но лечиться не хотел из гордости. Он все твердил, что с такими вещами, как тоска, надо справиться самому. Но вот уже года два тому назад покусился на отравление, от которого его спасла его жена, вовремя спохватившись. Потом он покушался на себя еще несколько раз, пока, увы, в последний раз, не утопился удачно в Сене.

Я лично его очень любил, и, как всегда в таких случаях, упрекаешь себя в недостатке внимания и неустойчивости. М. б., если бы я не смотрел на его гордячество и более бы настаивал, удалось бы его направить к дельному врачу. Но вот не удалось. Его очень жаль и как человека, и как настоящего огромного поэта. Он теперь в Германии был намного первым <так!>. Конечно, будь он жив, он был бы очень рад вступить с Вами в контакт (я ему о Вас говорил) касательно Хлебникова. И вообще — много еще этот человек мог сделать и, наверное, сделал бы!

Гонкуров не читает никто: они скучны, бездарно претенциозны и безвкусны. Так что Вам будет не легко докопаться до сделанного Кузминым намека.

Кроме того, они настрочили неимоверное количество. C’est la mer a boire[238], как говорят французы.

Лично я для русского стихосложения пользуюсь книжками Томашевского и Шенгели. Кажется еще, что есть неплохая (будто богатая материалом) книжка Тимофеева. Но и ее видеть не приходилось. Б.Г. Унбегаун выпустил на французском языке неплохое элементарное руководство по русскому стихосложению.

Кажется, еще были вопросы — но сейчас не могу вспомнить. Напишу в следующий раз — порядка такого, чтобы клянчить тексты.

Так что пока лучше отдыхайте. Сердечный привет Лидии Ивановне.

Искренне Вам преданный

Э. Райс

45

Париж 3-I-71

Дорогой Владимир Федорович.

Ваше письмо затронуло массу захватывающих, увлекательнейших вопросов. Конечно — тут не обойтись без продолжительной и подробной личной встречи. То, что Вы говорите о Некрасове, для меня, конечно, имеет огромный вес. Впрочем, то, что Вы говорите — правда. Да, ему случается «ритмически захлестывать». Об оригинальности и говорить нечего — тут дальше некуда. Кроме того, он крайне «модерный» поэт — именно в своей некрасивости, в своей стремительности, в равнодушии ко всякой эстетике. И энергия, и накал — все это верно. Кроме того, он, иногда, чертовски здорово умеет писать стихи. Иногда такое завернет, что просто диву даешься, как это и откуда это у него. Но… неровность… Я не говорю о том, что, напр<имер>, Лермонтов не ровен и что у него надо выкинуть больше трех четвертей. Но зато там, где он на высоте — как, напр<имер>, «Ангел», «Желание» (оба варианта), «Три пальмы», «Мцыри», «Валерик», «Дубовый листок», «Выхожу один я на дорогу», «Когда волнуется», «Дары Терека» и еще десяток-другой стихотворений — тогда ему не равен никто и тогда это и есть поэзия в самом полном смысле слова. То же можно сказать и про Андрея Белого. Хуже всего он, когда подражает Некрасову, но не потому, что он перед ним мелок, а потому, что если такой гений, как он, берется подражать Некрасову, то ничего, кроме ерунды, и не могло получиться. Это как если бы Шекспир взялся подражать, скажем, Бен Джонсону (чтобы не сказать Конгриву). Да и у Державина «кумир золотой» больше чем «на одну четверть». А там где он золот — то и это чистое золото, как чистое золото там, где золот Уильям Блэйк (Songs of Innocence, «The Book of Thai», многие мелкие стихотворения и отрывки из больших «пророчеств»), хотя и он больше чем наполовину «свинцовый».

У Некрасова другое — у него «чистого золота» нет. Он срывается даже в своих наилучших вещах — из него невозможно выделить ничего целиком. У него нет ничего, за что ему можно было бы простить эту пошлятину, его злободневные куплетики кукольниковского пошиба, его небескорыстную тенденциозность, его чересчур далеко идущую безвкусицу (примеры — сплошь, но даже в его лучших вещах, как «Маша», «Убогая и нарядная», как в его фельетонах о петербургских морозах (м. б., лучшее у него) или в «Железной дороге»). Я не враг поэту, который нас хлещет по морде жесточайшим образом (пророк Иеремия в Библии), но пусть это будет нагайкой, а не дурно пахнущей тряпкой, измоченной даже не в откровенной гадости (что можно бывает простить как озорство), а в дешевых духах, потому что Некрасов безнадежно безвкусен и этим портит даже свой накал. У него розовая водичка слишком часто тушит самый подлинный огонь.