«Хочется взять все замечательное, что в силах воспринять, и хранить его...»: Письма Э.М. Райса В.Ф. Маркову (1955-1978) - [22]
Если же нет — подожду Вашего ответа насчет того, чтобы сделать фотокопию (что дороже) или микрофильм (что дешевле) — Вы мне пишете, что еще не уверены, что будете иметь аппарат для чтения микрофильма.
Потом — можно ли подождать 2 месяца для получения более дешевой копии в Нац<иональной> библ<иотеке> или же заказать у частного фотографа более дорогую (120 фр<анков> за страницу) — но более скорую.
Или же, не дожидаясь Г<леба> П<етровича>, обратиться к его брату Алексею Петровичу, за его, более дешевым (по Вашему указанию) фотографом?
Как только получу Ваш ответ, немедленно все сделаю, как можно скорее, ибо понимаю сам, что дело не терпит — чем скорее напишете, тем лучше будет.
Искренне Ваш Э. Райс
10
Париж 31-5-57
Дорогой Владимир Федорович.
Одновременно с этим письмом ушел микрофильм нужной Вам книги Хлебникова заказным авионом на Ваш адрес. Надеюсь, что получите одновременно и его.
Я заботился, по последнему Вашему письму, гл<авным> обр<азом> о скорости и поэтому заплатил, б. м., на 6 фр<анков> за лист дороже, чем если бы я действовал через знакомых А.П. Струве. Всего работа стоит, вместе с пересылкой, 4625 франков. Если желаете, можете получить счет от отправителя. Надеюсь, что успеете книгу использовать. После зашиты диссертации попрошу Вас подтвердить мне получение микрофильма. До тех пор — не желаю, чтобы Вы еще теряли время. О Заболоцком нет ничего нужного под рукой. Нужных номеров «Звезды» в Париже нет.
Экземпляр книги для микрофильма принадлежит местной семье библиофилов по фамилии Лерсис. Книгу в свое время загнал им я сам «в минуту жизни трудную» и очень сожалел, когда узнал, что она Вам нужна. Но продавал я ее с условием, что смогу ею воспользоваться в случае надобности. Для съемки они согласились, но о пересылке нечего было и заикаться. В следующий раз, если захотите, подробнее и о них. Пока же прощайте, будьте здоровы и защищайте с успехом Вашу диссертацию. Не сомневаюсь, что она будет превосходной.
Искренне Ваш Э. Райс
11
Париж 19-6-57
Дорогой Владимир Федорович.
С Вашим микрофильмом случилось несчастье. Это небольшой предмет своеобразной формы, поэтому я решил, что будет лучше, если его Вам отправит фирма, которая его изготовила. В полученной мною и имеющейся у меня квитанции указано, что отправление должно будет быть сделано заказным и по воздушной почте. Но по рассеянности служащего фирмы Ваш микрофильм ушел, хотя и заказным, но по обыкновенной почте. Поэтому, увы, по наведенным мной справкам, Вы его вряд ли получите раньше чем 24 июня (он ушел 3 июня, и в принципе из Парижа в Калифорнию обыкновенная почта идет 3 недели). Я в отчаянии, но не вижу, как бы этому горю помочь. Вполне понимаю неприятности, которыми Вам грозит это опоздание, но — когда Вы получите это письмо, верно, и пакет уже будет у Вас. Не Вам передо мной, а мне перед Вами нужно извиняться. Будем надеяться, что это опоздание не помешает Вам использовать микрофильм.
Будьте здоровы, простите и желаю Вам успеха.
Э. Райс
12
13-2-58
Дорогой Владимир Федорович.
Очень обрадовался Вашему письму, из которого заключаю, что, несмотря на все неприятности, фотокопия пришла к Вам вовремя, для того чтобы Вы успели ее использовать. А то я было боялся, что выйдет чересчур поздно, и эта мысль меня грызла.
И со стороны денег и проч. тоже все было в порядке.
Несмотря на смерть Сталина, Вы мало теряете, не следя за теперешней литературой. Столь нашумевший Дудинцев, несомненно, проявил гражданское мужество, но художественно книга не существует, да и пропагандное ее действие вне СССР ничтожно. «Доктора Живаго» по-итальянски читать тошно, но я не потерял надежду, что найдется, наконец, русский, который отважится его издать за границей. Ведь даже коммерчески дело было бы выгодным.
Но за все это время я не переставал следить за поэзией — по журналам, гл<авным> обр<азом>. Вышедшая к сорокалетию объемистая двухтомная «антология»[108] любопытна, но еще осторожна и потому пуста. Все-таки, с ее помощью удается отмечать кое-кого из молодых и даже из пропущенных стариков. Среди первых назову Якова Белинского, Коваленкова, Стрельченко, Дудина, Слуцкого и Вашего Урина, а м. 6., также Поделкова и Шубина, а среди последних — Дм. Петровского и сибиряка Мухачева. Но они не решились еще поместить Чурилина, Петникова, Мандельштама, Клюева, Нарбута, Белого, а среди молодых — Семынина и Самойлова[109]. Все-таки прогресс. Обещаны отдельные книги Павла Васильева и Цветаевой, но еще не вышли. И выйдут ли?[110] А Заболоцкий, хоть и плохой (без «Столбцов» совсем), все-таки вышел с рядом доныне неизвестных, иногда интересных стихотворений[111]. Кроме того, в Париже есть сборники Дм. Петровского, Стрельченко и Слуцкого[112]. С превеликим трудом мне удалось получить «стихи» Мартынова 1957 г.[113] — это крохотная книжонка в 100 стр., намного более слабая, чем «Лукоморье»[114] — просто жаль Мартынова, что его так обкарнали!
Но даже всего этого показалось им недостаточным, и теперь объявляют новый зажим, возвращение мороза. Увы, еще не предвидится конец уродованию русской культуры! У свободного мира не хватает мускулов поставить положение на ноги.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
На протяжении десятилетия ведя оживленную переписку, два поэта обсуждают литературные новости, обмениваются мнениями о творчестве коллег, подробно разбирают свои и чужие стихи, даже затевают небольшую войну против засилья «парижан» в эмигрантском литературном мире. Журнал «Опыты», «Новый журнал», «Грани», издательство «Рифма», многочисленные русские газеты… Подробный комментарий дополняет картину интенсивной литературной жизни русской диаспоры в послевоенные годы.Из книги: «Если чудо вообще возможно за границей…»: Эпоха 1950-x гг.
Оба участника публикуемой переписки — люди небезызвестные. Журналист, мемуарист и общественный деятель Марк Вениаминович Вишняк (1883–1976) наибольшую известность приобрел как один из соредакторов знаменитых «Современных записок» (Париж, 1920–1940). Критик, литературовед и поэт Владимир Федорович Марков (1920–2013) был моложе на 37 лет и принадлежал к другому поколению во всех смыслах этого слова и даже к другой волне эмиграции.При всей небезызвестности трудно было бы найти более разных людей. К моменту начала переписки Марков вдвое моложе Вишняка, первому — 34 года, а второму — за 70.
Переписка с Одоевцевой возникла у В.Ф. Маркова как своеобразное приложение к переписке с Г.В. Ивановым, которую он завязал в октябре 1955 г. С февраля 1956 г. Маркову начинает писать и Одоевцева, причем переписка с разной степенью интенсивности ведется на протяжении двадцати лет, особенно активно в 1956–1961 гг.В письмах обсуждается вся послевоенная литературная жизнь, причем зачастую из первых рук. Конечно, наибольший интерес представляют особенности последних лет жизни Г.В. Иванова. В этом отношении данная публикация — одна из самых крупных и подробных.Из книги: «Если чудо вообще возможно за границей…»: Эпоха 1950-x гг.
Георгий Иванов назвал поэму «Гурилевские романсы» «реальной и блестящей удачей» ее автора. Автор, Владимир Федорович Марков (р. 1920), выпускник Ленинградского университета, в 1941 г. ушел добровольцем на фронт, был ранен, оказался в плену. До 1949 г. жил в Германии, затем в США. В 1957-1990 гг. состоял профессором русской литературы Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, в котором он живет до сих пор.Марков счастливо сочетает в себе одновременно дар поэта и дар исследователя поэзии. Наибольшую известность получили его работы по истории русского футуризма.
1950-е гг. в истории русской эмиграции — это время, когда литература первого поколения уже прошла пик своего расцвета, да и само поколение сходило со сцены. Но одновременно это и время подведения итогов, осмысления предыдущей эпохи. Публикуемые письма — преимущественно об этом.Юрий Константинович Терапиано (1892–1980) — человек «незамеченного поколения» первой волны эмиграции, поэт, критик, мемуарист, принимавший участие практически во всех основных литературных начинаниях эмиграции, от Союза молодых поэтов и писателей в Париже и «Зеленой лампы» до послевоенных «Рифмы» и «Русской мысли».
Книга Михаэля фон Альбрехта появилась из академических лекций и курсов для преподавателей. Тексты, которым она посвящена, относятся к четырем столетиям — от превращения Рима в мировую державу в борьбе с Карфагеном до позднего расцвета под властью Антонинов. Пространственные рамки не менее широки — не столько даже столица, сколько Италия, Галлия, Испания, Африка. Многообразны и жанры: от дидактики через ораторскую прозу и историографию, через записки, философский диалог — к художественному письму и роману.
«Наука, несмотря на свою молодость, уже изменила наш мир: она спасла более миллиарда человек от голода и смертельных болезней, освободила миллионы от оков неведения и предрассудков и способствовала демократической революции, которая принесла политические свободы трети человечества. И это только начало. Научный подход к пониманию природы и нашего места в ней — этот обманчиво простой процесс системной проверки своих гипотез экспериментами — открыл нам бесконечные горизонты для исследований. Нет предела знаниям и могуществу, которого мы, к счастью или несчастью, можем достичь. И все же мало кто понимает науку, а многие боятся ее невероятной силы.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.