Хочешь быть счастливой – будь ею - [5]

Все эти люди ждали от меня утешения и ободрения – по их мнению, только эта причина могла побудить меня собрать в одном зале всех «несчастных» и «обиженных». Однако я не собиралась идти у них на поводу; я всегда считала и считаю сейчас, что жалость по своей сути унизительна, ведь она не только ничего не дает тому, кого жалеют, но и лишает этого человека душевных и физических сил, парализует его волю к борьбе. Своей жалостью вы, словно паутиной, опутываете «жертву несправедливости», тем самым не давая ей, этой самой жертве, расправить крылышки и встретить жизненные невзгоды грудью и с высоко поднятой головой. В общем, тот, кому все сочувствуют, никогда не будет сопротивляться судьбе; он найдет особое удовольствие во внимании окружающих и в собственном «несчастном» положении. Я не люблю мазохистов и потому сознательно никогда и никого не жалею – по крайней мере, на словах. Сочувствие должно проявляться в делах, в конкретной помощи; именно поэтому я не оправдала ожиданий собравшихся в этот день людей и начала свою речь с жесткого заявления: «Вы все симулянты, никто из вас не является по-настоящему несчастным человеком, и я готова это доказать!»

Если бы вы знали, какой шум поднялся в зале после моих слов! Все были оскорблены моим недоверием и циничностью, всем захотелось во что бы то ни стало доказать мне, что я заблуждаюсь, не признавая очевидных (для них самих) вещей. Однако именно это всеобщее возмущение и было моей целью: мне нужно было выбить у всех этих «несчастливцев», собравшихся в зале, почву из-под ног, заставить их нервничать и суетиться. Вы спросите, зачем мне это понадобилось? Отвечаю: я должна была продемонстрировать своей аудитории, что их несчастье – факт не столь очевидный, как им всегда казалось, подвергнуть сомнению то, что они сами считают непреложной истиной. Так что мои жестокие слова были сказаны с особой целью, я прекрасно сознавала, что они произведут на мою аудиторию эффект разорвавшейся бомбы. И я своего добилась – спокойствия как не бывало, передо мною оказалась галдящая, растревоженная толпа, и вот теперь-то я могла начинать мою работу!

Разумеется, для начала я заставила собравшихся умолкнуть и выслушать то, что я должна была им сказать. А сказала я примерно следующее: «Если кто-то из вас не согласен с тем, что я только что заявила, то пожалуйста, возразите мне. Однако не ждите от меня поддержки и утешений, ведь я искренне полагаю, что вы не являетесь несчастными людьми. Вполне возможно, что я сочту все ваши страдания не стоящими выеденного яйца, а ваши тревоги и беспокойства – пустячными и мелочными. Не надо на меня обижаться, ведь я не первый год веду консультации и повидала немало по-настоящему несчастливых людей, и вряд ли вы сумеете меня хоть чем-то удивить или поразить. Однако если я сочту, что у вас действительно есть повод чувствовать себя несчастным человеком, то у нас с вами будет отдельный разговор и я постараюсь помочь вам». Я попросила людей выходить на сцену (небольшое возвышение перед рядами кресел) по одному, строго соблюдая очередность; каждый человек должен был говорить не дольше пяти минут, и если за это время он не сумеет доказать мне и всем присутствующим в зале, что он достоин жалости и сочувствия, то его «несчастье» будет признано надуманным и ненастоящим. Таковы правила моей игры, и аудитория приняла их.

Поначалу люди вели себя скованно, говорили нехотя, с запинками, краснея и стесняясь, но постепенно они втянулись в эту игру и их поведение стало более естественным и раскованным. Разумеется, не все присутствующие в зале выходили на сцену, я и не ожидала этого, однако те, кто решился на этот шаг, выглядели довольными: кому-то было важно высказать прилюдно все, что накопилось на душе, кто-то нуждался в совете или оценке своих действий, некоторые таким своеобразным образом преодолевали свою стеснительность и замкнутость. Надобно заметить, что большая часть «выступавших» в этот день больше ни разу не пришла ко мне на встречу; видимо, кое-кому было достаточно «одноразового» общения, первый опыт душевного обнажения на публике принес им облегчение – некоторым людям достаточно и того, что они выплеснули свою горечь, ничего большего им и не нужно. Однако многие из тех людей, кому не хватило смелости выйти на сцену в самую первую нашу встречу, стали моими постоянными подопечными (так я обычно называю тех, кто ходит ко мне на консультации и семинары).

Почему для первой встречи я выбрала именно актовый зал? Да потому, что хотела заставить людей не просто рассказать о себе и своих проблемах, это было бы чересчур просто; мне хотелось, чтобы собравшиеся в зале до конца прочувствовали торжественность момента – и перед тем, как подняться на сцену и поведать свою историю, были вынуждены преодолеть внутреннее сопротивление и побороть волнение. Если бы люди делились своими проблемами в более непринужденной обстановке, то никакого толку от этого не было бы; точно так же они могли бы пожалиться на свою судьбу соседям по лестничной клетке или случайным попутчикам в транспорте. Сцена же придала всему происходящему официальный оттенок; говорить перед публикой, стоя на возвышении и ощущая на себе пристальные взгляды многочисленной аудитории, очень трудно, и поэтому когда это испытание подходит к концу, люди чувствуют неимоверное облегчение. А еще радость оттого, что они сумели сделать это.