Хмель свободы - [22]

«Господа нас подучили, вооружили, бросили в окопы и нас же поливают адским огнем, о каком ранее никто и не слыхивал». Психика оказалась сломленной. Было от чего сойти с ума и еще больше ненавидеть господ и эту… интеллигенцию. И офицеров, которые заставляют все это терпеть. И полковых священников, которые благословляли на смерть, отпевая еще до гибели.

Недовольство в среде офицеров и солдат росло с каждым днем, и никакой большевистской пропагандой объяснить это было нельзя. Доморощенные идеологи пробовали направить подобные настроения в русло оголтелой германофобии. Любого немца подозревали в шпионаже. Это притом, что «мужи честны вышедши из немец» составляли во многих отношениях костяк государственной и военной машины. Офицеры с приставкой к фамилии «фон» воевали самоотверженно, и потери среди них, в процентном отношении, были выше, чем среди русских: старались «обелить имя». Не помогало!

У старательных, трудолюбивых колонистов, прибывших в Россию еще при Екатерине, отнимали скот и зерно: первый, еще царский, опыт раскулачивания. Журналисты искали подводные лодки поблизости от колоний, в лиманах, где глубина была «воробью по колено». Власти арестовывали «немецких агентов», якобы подававших этим лодкам световые сигналы.

Дума приняла «закон о ликвидации немецкого засилья» – не без влияния тех, кто мечтал завладеть образцовыми имениями и предприятиями конкурентов с «вражескими фамилиями». Владимир Фальцфейн, описавший жизнь своего брата Фридриха, создателя знаменитой Аскании-Новы (вот уж кого нельзя обвинить в отсутствии русского патриотизма!), упоминает еще об одном нелепом законе: запрещении говорить по-немецки в ресторанах и общественных учреждениях, а также требовании от «лиц немецкого происхождения» не появляться на улице в компании более двух человек. Владимир вспоминает, как в Херсоне не без опаски беседовали на русском языке три лица и их (шутки ради) напугал проходящий мимо земский деятель некто Горич. Он пригрозил им арестом. Эти три лица были: губернатор барон фон Гревениц, шеф жандармов барон Тульценман фон Адлерпфлуг и председатель уездной земской управы Оскар Фельц.

«Именно барон фон Адлерпфлуг… с величайшим усердием участвовал в травле немцев… Обрусевшие немцы поступали нередко более «по-русски», чем чистокровные россияне. В своей ненависти к Германии и ко всему немецкому они доходили до дикого фанатизма… многие после начала войны перешли в православные и даже поменяли имена… К сожалению, существовало предубеждение, что лишь приверженец православной веры является настоящим подданным русского государства»… Тоже из воспоминаний Владимира Фальцфейна.

Увы, кампания германофобии ударила по женщине, которая давно приняла православие и была более истовой верующей, чем многие фанаты религии, а именно по императрице Александре Федоровне. Повсюду распространялись слухи, что она-то и есть главная шпионка, выдающая секреты кайзеру. Слухи сильно будоражили и без того близких к бунту солдат, подрывали последнее доверие к власти.

Высшие военные чины прекрасно знали, что самодержец не принимает важных решений, не позвонив в Царское Село и не переговорив с венценосной супругой. Нередко он даже отменял резолюции после таких семейных совещаний. Все это не прибавляло уверенности в завтрашнем дне.

И все же одна лишь германофобия не срабатывала. Тогда военного министра Сухомлинова арестовали и судили за измену. Далеко не все понимали вздорность обвинений. По дисциплине и доверию солдат к своему начальству был нанесен страшный удар. Западные союзники писали: «Либо русские совершенно бесстрашны, либо окончательно потеряли рассудок. Во время военных действий судить министра за измену… на это могут решиться немногие!» Шестидесятивосьмилетнего Сухомлинова в конце концов из-за слабости доказательств его вины отпустили под домашний арест, к молодой жене.

Позже, в семнадцатом, когда терпящему неудачи куда более серьезные, чем при «старом режиме», Временному правительству потребовался козел отпущения, профессиональный адвокат Керенский, ставший военным и морским министром, вновь приказал арестовать Сухомлинова. Посадили в крепость. Удивительно: в мае восемнадцатого его освободила и вместе с женой отпустила за границу большевистская власть. Повороты судьбы!..

В конце шестнадцатого и в начале семнадцатого русская буржуазия, промышленники, банкиры и олигархи делали все, чтобы свалить Николая Романова или сделать из него номинальную фигуру, подчиненную им. Многим из этих «революционеров-бизнесменов» и политиков, путавших ораторское искусство с искусством государственного управления, казалось, что они смогут рулить страной лучше, чем император, потому хотя бы, что хуже невозможно.

Да, им удалось с помощью купленных газетчиков, своих агентов возбудить народ, наэлектризовать людей, и без того переживающих психический надлом. С плебсом они рассчитывали легко справиться: что будет делать толпа без опытных организаторов, знающих, как распоряжаться финансами, как управлять биржами, заводами, банками? Побунтует да и утихнет. Главное – возбудить, намагнитить, поднять «массы» на забастовки, растрясти армию и в конечном счете заставить самодержца передать корону им, подлинным властителям России. А уж они-то развернутся! Они доведут дело до победы!