Хмара - [27]

 Я неторопливо пересёк распадок и, поднявшись наверх, оказался напротив представшего мне во всей красе, и, надо сказать, весьма живописного, нагромождения. А тут меня опять ждали: раздался уже знакомый свист тетивы и тяжелая каленая стрела, вылетевшая из-под большого узловатого камня, сверкнув на солнце, ударила меня в грудь. Я представил как она, раздирая кожу, мышцы, ломая кости, проникает в моё тело и пронзает насквозь сердце. В глазах на мгновение помутнело, тупая боль, разошедшаяся волной по всей груди, заставила пошатнуться и прийти в себя. Стрела, сдержанная кожаной рубахой, с глухим стуком упала на землю. Я опомнился и кинулся в сторону. Следующая стрела, взвизгнув над самым ухом, прошила ближайшее дерево. На этот раз вражеский лучник целил в голову. Мысленно ругнувшись, я бросился навзничь и свободной рукой вытащил из-за спины щит. Что-то слишком часто в последнее время стал я попадать в засады и скрываться от нападения в постыдном бегстве. Копившееся во мне раздражение вырвалось наружу, я зарычал, словно зверь, почуявший добычу, поудобнее перехватил меч и прикрывшись щитом, бросился на своих обидчиков.

 Их было трое. Впереди ,стоя на одном колене и пуская стрелу за стрелой, расположился Григорий. Чуть поодаль, присев за большим из валунов и настороженно поглядывая из-под веток разлапистого клена, притаились Фрол и Мефодий. Остальных стражников нигде не было видно, оставалось лишь надеяться, что те отправились восвояси. Братья же, отдавая всю славу своему более рьяному собрату, в драку ввязываться пока не спешили, по-видимому дожидаясь когда обозначится чей-либо перевес, а уж там предполагалось действовать по обстановке и либо сделать ноги, либо помочь добить незадачливого чужестранца.

 Тем временем коренастый Григорий, бездарно выпустив последнюю стрелу, отбросил в сторону ставший бесполезным лук, вытащил из-за спины огромный, отливающий матовым серебром двуручный меч и, с усмешкой посмотрев на моё ржавое оружие, без колебаний бросился в бой. Его ехидный взгляд и деловая уверенность заставили и меня усомниться в качестве своего клинка. Но долго раздумывать над этим мне было некогда, ибо Гришка обрушил на мой щит всю тяжесть своего меча, и я, едва устояв на ногах, вынужден был попятиться. Криво ухмыляющийся противник захохотал, широко размахнулся и нанес новый удар. Не успевая прикрыться щитом, я выставил перед собой меч и принял весь удар на его лезвие. Сноп искр, вылетев из-под перекрещенных клинков, разлетелся во все стороны. Остывая, они стали опадать на землю мелкими черными хлопьями. Ого, а мечи-то, оказывается ,равные, - подумалось мне, глядя как изменилось лицо моего противника, озадаченно рассматривающего на своём мече глубокую, образовавшуюся от удара зазубрину. Я же, воспользовавшись его замешательством ,отпрыгнул в сторону и бросил быстрый взгляд на свой меч. И, о чудо, не заметил на нем ни единой отметины. Воодушевленный я не смог не подначить всё еще приходящего в себя соперника:

 -Слышь, Григорий, скажи, где такие мечи делают? Я детишкам куплю, пусть в огороде с крапивой играются.

 Вместо ответа Григорий зло ощерился и снова взмахнул своим двуручником. Я принял удар на щит, и поединок закипел вновь. Он ударял, я уклонялся, уходил в сторону, принимал на щит, парировал, в ушах стоял звон, а руки гудели от беспрестанных ударов. Мой противник оказался отменным фехтовальщиком, и мне никак не удавалось подловить Григория на промахе, чтобы одним точным ударом продырявить его толстое, выпирающеё как барабан брюхо. Оставалось лишь ждать, когда эта стокилограммовая детина выдохнется, но, как назло, минуты текли за минутами, а сил у него вроде и не убавлялось. Поняв, что измором моего поединщика не взять, я стал действовать спокойнее, рациональнее, сберегая силы и выглядывая его слабые места. Наконец, когда противник особенно сильно размахнулся, собираясь сокрушить меня одним ударом, я упал на колено, подставляя ему под удар щит и, вытянувшись вперед, сделал резкий выпад, нанося колющий удар в коленную чашечку. Грохот от удара слился с воплем взревевшего от боли Григория.

 -Умерщвлю! - взвыл раненый соперник, в ярости не обращая внимания на хлеставшую из раны кровь и стал осыпать меня своими ударами беспрестанно. При этом его раскрасневшееся в пылу схватки лицо, приняв багровый оттенок, начало медленно расплываться и под его мерцающей оболочкой стали проступать совсем другие, до боли знакомые черты. Размахивал мечом никто иной, как незабвенный моему сердцу Морок.

 -Ах ты, мелкая гадость! - прокричал я, в свою очередь, переходя в атаку. Вскипевшая в груди злость придала мне сил и , размахнувшись, я, что есть мочи, врезал по взвившемуся надо мной мечу противника. Удар, сноп искр и мой меч, едва не вырвавшись из рук взлетел вверх, а обломок вражьего клинка, сверкнув в воздухе острыми гранями, со звоном шлепнулся на камни и заскользил вниз по склону.

 -Чтоб тебя, - отскочив в сторону и потрясая обломком клинка, завопил Пантелемон Савелыч, сплюнул и, крутанувшись на месте, перекинулся в уродливую ночную зверюгу. Длинным, красным, раздвоенным ,словно у змеи языком ,зверь облизал широко расставленные ноздри и угрожающе рыкнул. Меж оскаленных клыков хищника потекла вниз зеленая, пенистая слюна. Продолжая рычать, зверь присел на задние, уродливо вывернутые лапы и, стремительно оттолкнувшись, взвился в воздух, пытаясь в длинном прыжке дотянутся до моего горла. Вместо шеи я подставил ему щит и от души врезал мечом по мохнатой, давно немытой шкуре. Пронзительный визг возвестил о том, что мой удар достиг цели. Зверина отпрянула и кинулась наутёк, оставляя за собой широкую красно-бурую полосу. Вбежав на ближайший взгорок, зверина остановилась и вновь приняла вид неказистого мужичонки. Через всю его спину тянулась узкая кровоточащая рана.