Хлев Евы - [2]

Господь встрѣтилъ Адама добродушною улыбкою, а Еву потрепалъ по подбородку и сказалъ:

– Здравствуй, славная головка! Ну чтоже, ты теперь не такъ вѣтрена?

Тронутые такою привѣтливостью, супруги предложили Господу Богу кресло. Что это было за кресло, дѣти мои! Широкое, удобное, изъ крѣпкаго дерева, съ сидѣньемъ изъ тончайшаго испанскаго дрока; однимъ словомъ такое кресло можетъ быть только у деревенскаго священника.

Усѣвшись поудобнѣе, Господь сталъ разспрашивать Адама про его дѣла и узналъ, какъ ему тяжело зарабатывать на содержаніе семьи.

– Прекрасно, прекрасно, – говорилъ Онъ. – Это научитъ тебя не слушать совѣтовъ жены. Ты воображалъ, что тебѣ будетъ житься такъ же привольно, какъ въ Раю? Страдай, сынъ мой, работай и обливайся потомъ. Такъ ты выучишься уважать старшихъ.

Но раскаявшись въ своей строгосіи, Господь добавилъ добродушнымъ тономъ:

– Что сдѣлано, то сдѣлано, и мое проклятіе должно осуществиться. Я только держу данное слово. Но разъ Я вошелъ въ вашъ домь, то не хочу уйти, не оставивъ воспоминанія о своей добротѣ. Ну-ка, Ева, пусть эти дѣти подойдутъ поближе.

Трое ребятишекъ выстроились въ рядъ передъ Всемогушимъ Творцомъ, который нѣкоторое время внимательно разглядывалъ ихъ.

– На тебѣ, – сказалъ онъ первому очень серьезному толстяку, слушавшему Его съ нахмуренными бровями и засунутымъ въ носъ пальцемъ, – на тебѣ будетъ лежать обязанность судить тебѣ подобныхъ. Ты будешь издавать законы, опредѣлять, что такое преступленіе, мѣняя мнѣніе каждый вѣкъ, и подводить всѣхъ преступниковъ подъ одно правило, что равносильно тому, чтобы лѣчить всѣхъ больныхъ однимъ лѣкарствомъ.

Затѣмъ Онъ указалъ на другого, бойкаго брюнетика, не разстававшагося съ палкою, которою онъ лупилъ своихъ братьевъ.

– Ты будешь воиномъ, полководцемъ. Ты будешь водить за собою людей, какъ стадо на бойню, и тебя будутъ тѣмъ не менѣе превозносить. Видя тебя забрызганнымъ кровью, люди будутъ восхищагься тобою, какъ полубогомъ. Если другіе будутъ убивать, то они окажугся преступниками; если же ты убьешь, ты будешь героемъ. Заливай поля кровью, проходи по городамъ съ огнемъ и мечомъ, разрушай, убивай, и поэты будутъ воспѣвать тебя, а историки описывать твои подвиги. Тѣ же, которые сиѣлаютъ то же самое, что ты, не будучи тобою, будутъ закованы въ кандалы.

Господь подумалъ съ минуту и обратился къ третьему:

– Ты накопишь богатства земныя, будешь коммерсантомъ, будешь давать деньги въ долгъ королямъ, обращаясь съ ними, какъ съ равными, и если ты разоришь цѣлый городъ, то міръ будетъ восхищаться твоею ловкостью.

Бѣдный Адамъ плакалъ отъ благодарности, тогда какъ Ева, дрожа отъ безпокойства, хотѣла сказать что то, но не рѣшалась. Материнское сердце мучмлось угрызеніями совѣсти; она думала о запертыхъ въ хлѣву бѣдняжкахъ, которые оказывались исключенными при дѣлежѣ благодѣяній.

– Я приведу ихъ ему, – говорила она шопотомъ мужу.

А тотъ, робкій по природѣ, протестовалъ тоже шопотомъ:

– Это было бы дерзостью. Господь разгнѣвается.

Въ это время архангелъ Михаилъ, явившійся неохотно въ домъ этихъ грѣшниковъ, какъ разъ заторопилъ своего повелителя:

– Господи, уже поздно.

Господь всталъ, и свита архангеловъ спустилась съ деревьевъ и подбѣжала, чтобы стать во фронтъ при выходѣ Его.

Ева, побуждаемая угрызеніями совѣсти, подбѣжала къ хлѣву и открыла ворота.

– Господи, у меня есть еще дѣти. Дай что-нибудь и этимъ бѣдняжкамъ.

Всемогущій Творецъ съ изумленіемъ поглядѣлъ на эту грязную и паршивую дѣтвору, которая копалась въ навозѣ, точно кучка червей.

– У меня ничего не осталось, чтобы дать имъ, – сказалъ онъ. – Ихъ братья уже взяли все себѣ. Я подумаю потомъ… тамъ увидимъ.

Святой Михаилъ толкалъ Еву, чтобы она отстала отъ его повелителя, но она продолжала умолять:

– Хоть что-нибудь, Господи, дай имъ, что хочешь. Что будутъ дѣлать эти бѣдняжки на землѣ?

Господу хотѣлось уйти, и Онъ вышелъ съ фермы.

– Ихъ судьба уже предопредѣлена, – сказалъ Онъ матери. – Ихъ обязанность будетъ состоять въ томъ, чтобы служить другимъ и содержать ихъ.

* * *

– И отъ этихъ несчастныхъ, – закончилъ старый косарь: – которыхъ наша праматерь спрятала въ хлѣву, происходимъ мы, т. е. всѣ тѣ, которые живутъ, согнувшись надъ полями.