Хлебопашец - [78]

— А это сам почитай...

Терентий Семенович отдал мне книгу, откинулся на спинку стула.

— Умная книга, посмотри, будет время,— задумчиво и тихо проговорил Мальцев.

— Читал,— отвечаю.

А он мне:

— Читать мало, вникнуть надо, изучить. Изучить, чтобы уразуметь — властвует над природой не механизированный человек, не грубая сила, а человек, овладевающий знанием общих закономерностей. Грубая сила может лишь разрушить природу, тогда как разумная власть — украсить и обогатить. Украсить и обогатить настолько, насколько человек овладел знанием ее законов.

Терентий Семенович оделся, уходить собрался.

— И все же жаль, без вашей статьи уезжаю,— вырвалось у меня.

— Да привез же я! — ответил он. И извлек ее из того же пакета, перепечатанную и подписанную. Это его размышления о планировании, агротехнике в урожае или, точнее, как хозяйствовать, чтобы каждый год быть с хлебом.

Я проводил Терентия Семеновича до машины.

— Домой сейчас?

— Нет, в лесхоз надо заехать, березовых дровишек выписать. Добрые хозяева с лета запасаются, а я вот до зимы дооткладывался.

И уехал. Вечером ему выступать (попросили) в комсомольско-молодежном клубе «Родная земля». Завтра — перед студентами в педагогическом институте по случаю какого-то юбилея (письмо прислали и звонили несколько раз). Потом в местную школу приглашали заглянуть, с учениками побеседовать. Потом еще и еще куда-то, на какие-то встречи, беседы, юбилеи.

Уехал Терентий Семенович, и мне тоскливо-тоскливо сделалось, будто с отцом своим я расстался. Будто я, здоровый человек, способный и дров наколоть, и многие другие работы поделать, не сделал ничего. Ни я не сделал, ни сельские школьники, ни члены молодежного клуба, ни районные руководители, которые чуть не каждый день с разными просьбами к нему обращаются. Стою, думаю, а в ушах голос его — Терентий Семенович читает Писарева: «Польза, которую я приношу обществу, а следовательно, и самому себе, будет тем значительнее, чем успешнее идет моя работа...»

Уже дома я нашел в сочинениях великого русского критика и мыслителя эту фразу и дочитал ее до конца: «...а работа моя пойдет тем успешнее, чем основательнее я изучил свое ремесло. Общество видит и ценит результат моей работы, и если результат оказывается хорошим, то общество заключает, что я знаю хорошо свое ремесло, и называет меня образованным специалистом».

Его ремесло — хлебопашество. Он изучил его и внес немало нового не только в практику, но и в теорию земледелия. Так что общество, думается мне, с полным правом может назвать его не просто образованным специалистом, ученым, но ученым талантливым, потому что только истинному таланту дано не останавливаться перед фактом, а искать и находить причины, порождающие эти факты.

4

В ноябре 1981 года Терентий Семенович прилетел в Москву на сессию Верховного Совета Российской Федерации. В тот же день мы встретились с ним («Встретимся, наговоримся досыта», — написал он в письме, сообщая о дне своего приезда и намекая, что есть для разговора и кое-что новое). Встретились, я его про здоровье спрашиваю, а он мне:

— Да вот в больнице лежал в августе. Уезжал когда, наказал своим: не торопитесь с косовицей пшенички, дождитесь полного ее созревания...

Наказал и попросил хотя бы через день привозить ему по нескольку колосков с поля. Просьбу эту исполняли, колоски привозили. Он брал их в руки, растирал на ладони и говорил:

— Хорошо идет налив, но пусть постоит еще.

А однажды сказали ему:

— Да уж косим мы.

Мальцев отпросился из больницы на несколько дней, приехал домой, вернулся к полю. А оно уже почти все убрано. Осталось всего гектаров сто пятьдесят. Правда, по такому сухому году — первый и единственный дождь прошел лишь 12 июля — намолотили неплохо: пшеница дала больше 30 центнеров с гектара, однако могло быть и значительно больше, если бы не поспешили, к тому же ни погода не торопила, ни сроки не поджимали.

— Да помогите вы нашему председателю не косить дня три хоть оставшиеся сто пятьдесят гектаров, пусть постоят до настоящего созревания,— не без укора попросил Мальцев, обращаясь к приехавшему в колхоз первому секретарю обкома Филиппу Кирилловичу Князеву.

Оставшийся этот клин скосили через неделю после массовой жатвы. И намолотили с каждого гектара по 47 центнеров зерна.

— Жаль, что так несвоевременно начали уборку,— выговаривал потом Терентий Семенович председателю.— Сам теперь видишь: намолотили на круг по тридцать три центнера пшенички, а если бы потерпели еще недельку, то не меньше сорока центнеров с гектара взяли бы.

Согласился председатель: вполне может быть, что центнеров семь недобрали.

— Потеряли, — уточнил Терентий Семенович. — И не семь центнеров, потому что не гектар у нас был посева, а две тысячи семьсот гектаров. Это значит, что только наш колхоз потерял двадцать тысяч центнеров пшенички.

Его самого ужаснет эта цифра: выходит, невидимые потери во много раз превышают потери видимые? Сколько же допустили этих невидимых потерь в районе, в области? И потеряли вовсе не из-за того, что уборочная техника была неисправна, дороги не отремонтированы или зернохранилища не подготовлены: материальных затрат тут не требовалось ни рубля. Потеряли из-за несвоевременного усердия, на которое побуждает сводка, как побуждала когда-то на весеннем севе.