Хлеб сатирика - [47]

Это была моя вторая неудача. Со всех ног я бросился выполнять задание, но внизу, на первом этаже нашего здания, был остановлен швейцаром, которого Сочкин предупредил по телефону. Убедившись этим несколько жестоким способом в моем феноменальном невежестве, Сочкин добился того, что меня перевели в отдел науки.

— Это как раз то, что нужно, — сказал в напутствие Сочкин. — Тебе, юноша, давно уже нужно было припасть к источнику знаний.

Но источник оказался не очень надежным. И вот почему. Работая в отделе науки, я убедился в том, что ученые делятся на две резко отличные друг от друга группы:

а) занятых серьезной научной работой и потому не имеющих времени для посещения редакций и написания статей для газет;

б) свободных от каких бы то ни было ученых занятий и охотно снабжающих редакции научными идеями, гипотезами, консультациями и статьями.

Представитель вот этой-то последней группы ученых и погубил меня. Отчаявшись, вероятно, найти поддержку со стороны других сотрудников отдела, он с первых же дней набросился на меня. Встречал меня по утрам у порога редакции, а вечерами провожал до станции метро. Он завалил меня статьями, записками, статистическими и экономическими выкладками. Поверив в его научный гений, я открыто, в публичном диспуте, поддержал этого ученого и снова был уличен в невежестве. Хотя его идея — осушить Каспийское море и засеять его дно рисом — мне теперь не кажется совсем безнадежной.

Совершенно естественно, что после этого случая меня не стали удерживать близ источника знаний, и я перешел в отдел литературы и искусства. Здесь мне тоже не повезло, и я был переброшен на экономику. Затем побывал в сельхозотделе, секретариате, иностранной редакции и оказался в группе проверки, откуда до парадной редакционной двери с надписью «выход» оставалось буквально два шага.

Здесь-то и увидел меня заведующий отделом кадров.

— Вы ужасно быстро деградируете, молодой человек, — сказал он. — В чем дело?

Я объяснил причины моих злоключений как мог. Мой добровольный покровитель отнесся к объяснению сочувственно. Немного подумав, он спросил меня:

— Скажите, юноша, кто в нынешнем сезоне является наиболее вероятным претендентом на звание чемпиона?

Наслышанный о футбольных симпатиях моего шефа, я ответил без запинки:

— Конечно, «Спартак».

Заведующий отделом кадров просиял:

— Сразу видно толкового человека. Быть тебе, юноша, спортивным обозревателем.

С той поры началась у меня полоса сплошных успехов и удач. Я печатаюсь в каждом номере нашей газеты. Мало того — выступаю по радио, телевидению и даже пишу тексты к спортивным киновыпускам.

Я первый ввел в русский язык новое слово «пловчиха», означающее плавающую в бассейне женщину.

Это я придумал такую эффектную фразу: «Сегодня в Скво Вэлли развернется битва наций за золото, серебро и медь», содержащую удачный намек на золотые, серебряные и бронзовые медали.

Это мне принадлежит яркий, запоминающийся заголовок к отчету о футбольном матче: «Боевая ничья».

Именно в моей информации со стадиона в Лужниках, появилось впервые поразившее всех лингвистов выражение — «безответный мяч».

А недавно комментируя по радио футбольный матч Англия — Сборная мира, я очень удачно назвал игроков сборной мира — «сборниками».

Я спортивный комментатор. И этим все сказано.

Березкин едет на такси

Провожали Гришу Березкина, фотокорреспондента. Скромному труженику «Географических новостей» предстояло достичь Земли Франца Иосифа, побывать на острове Врангеля, сбросить вымпелы еще на трех арктических зимовках и через двое суток совершить посадку в Шереметьеве.

Ввиду краткости вояжа, возникшего к тому же совершенно неожиданно, устроители проводов вынуждены были ограничиться малым джентльменским набором. На столе стояли две бутылки особой московской, четыре бутылки жигулевского пива, банка сардин и эмалированное блюдо с солеными огурцами. И, вероятно, любой сторонний наблюдатель мог квалифицировать сервировку товарищеского ужина как откровенно плебейскую… если бы не один предмет.

В центре стола красовался ликер. Его липучая пряно-сладкая жидкость была заключена в бутылку, имеющую форму пингвина, украшенного голубым бантиком. Помимо чисто символической нагрузки, сей предмет имел и сугубо практическое назначение.

— Я не знаю никакого другого средства, которое немедленно возвращало бы человеку временно утраченную им бодрость духа, как черный кофе с ликером, — сказал самый горячий ценитель березкинского фотографического таланта, сотрудник статуправления со странной фамилией Манион.

— Но нам это пока не угрожает, — промолвил хозяин комнаты, известный в столице знаток рысистых испытаний Коля Грач, занимающий, впрочем, скромную должность брата милосердия в одной из клиник института Склифосовского.

И лихо наполнил бокалы.

Малый джентльменский набор потому, собственно говоря, и называется малым, что имеет ограниченные пределы. Не прошло и часа, как все бутылки были пусты, включая и пингвина с бантиком. Так как кофе в хозяйстве Грача не оказалось, то ликер пили пополам с пивом, отчего он приобрел прямо противоположное свойство и не только не бодрил, а действовал на человека подобно тому ядовитому растению, которое называют в народе беленой.