Хлеб сатирика - [2]

— Неплохой показатель, как вы думаете?

— Какой же это показатель! — возразили скептики. — Улыбка — это вам не картошка, улыбка — продукт эфемерный. Его нельзя измерять килограммами или штуками.

Но скептики не правы.

Да, до сих пор было так, что улыбку человека могла запечатлеть лишь кисть художника, кинолента и фотообъектив. Но мы уверены, наступит время, когда улыбка ляжет на перфорированную ленту мощных счетно-вычислительных машин. И тогда выяснится, что в Советском Союзе план по улыбкам не только выполняется, но и намного перевыполняется. Конечно, по улыбкам веселым, ярким и ослепительным.

Но читатель может спросить: а как быть с улыбками из разряда вымученных и кислых? Их мы оставим на долю наших недругов…

Но, право же, нам не хочется злоупотреблять вниманием читателя и приводить новые и новые аргументы в защиту улыбки. Пожалуй, пора поставить точку, чтобы биография улыбки, рассчитанной на мгновение, не получилась слишком длинной.

Ограничимся в заключение одним только замечанием. Автор предпослал «Биографию улыбки» сборнику своих рассказов и фельетонов не без тайного умысла.

Может быть, будущий читатель книжки, знакомясь с ней, все-таки улыбнется?

Ему это ровно ничего не стоит, а автору будет приятно…

Хлеб сатирика

Трудный вопрос

Мне позвонили с радио:

— Не хотите ли принять участие в развлекательной передаче «Почему я стал сатириком»? Заплатим мы хорошо.

Я на всякий случай поинтересовался:

— А сколько все-таки?

— Ну, скажем, десять рублей за четыре минуты вещания.

Немного подумав, я ответил:

— Каждый месяц жена выдает мне на метро и автобус, обеды в столовой, сигареты, новые книги в общей сложности около тридцати рублей. Иногда она спрашивает меня: «Милый, почему тебя поносят и шпыняют на каждом шагу и каждый, кому не лень? Скажи, дурачок, как это тебе взбрело в голову заделаться сатириком?» И, знаете, я только краснею как рак и не могу сказать в свое оправдание даже двух слов. Отчего же вы думаете, что за ваши десять рублей я смогу вещать целых четыре минуты? И второй вопрос: если человеку так крупно не повезло, что он стал сатириком, то нужно ли устраивать из этого развлечение для нескольких миллионов владельцев радиоприемников?

Крокодил помог

Телефонный звонок.

— Это редакция «Крокодила»?

— Да.

— У меня жалоба. На нашей кухне протекает раковина. Напишите об этом фельетон.

— А вы пробовали вызвать слесаря из домоуправления?

— Нет, не вызывали.

— А вы попробуйте вызвать.

Через полчаса опять звонит телефон.

— Редакция «Крокодила»?

— Да.

— Знаете, это опять я, по поводу раковины на кухне.

— Ну, был у вас слесарь?

— Был. И, знаете, просто замечательно получилось: раковина больше не течет. Насчет слесаря вышло просто здорово. Дошлый вы все-таки народ, фельетонисты, всегда до чего-нибудь додумаетесь!

Почта

Каждое утро на столе стопка рукописей: фельетоны, стихи, темы для рисунков, рассказы, юморески. Особенно много басен. Про Орла и Курицу, Льва и Зайца, Рака и Щуку. Один из авторов, бывший бухгалтер, написал:

«Находясь в периоде творчески активной старости, хочу помочь моей стране своими баснями»…

Я ответил ему:

«У вас есть определенная склонность к юмору. Но тратить свой талант на двадцатистрочные басни — это все равно, что безжалостно дробить крупный алмаз на мелкие, еле заметные для глаза песчинки».

Через полгода поток басен заметно уменьшился. Зато в сценарном отделе киностудии пришлось вдвое увеличить штат консультантов по разделу кинокомедий…

Тайный порок

В издательство пришли два писателя. Один принес пухлую рукопись в сорок печатных листов, другой — тоненькую тетрадку. Первый был романистом, второй — автором юмористических рассказов. Директор издательства долго и горячо жал руку автору романа и еле кивнул юмористу.

Когда писатели ушли, директор захлопнул дверь своего кабинета и жадно схватил тетрадку юмориста. Долго из-за толстых портьер доносился его приглушенный смех…

Затем дверь открылась, и директор позвал главного редактора. Передавая ему пухлую рукопись, директор сказал:

— Я вот не выдержал и увлекся новым произведением нашего уважаемого Н. Читатель, безусловно, будет потрясен. Поручите наблюдение за романом одному из наших наиболее серьезных редакторов. А этот пустячок, — указал он на тетрадку юмориста, — я задержу пока у себя. Как-нибудь просмотрю на досуге.

Директор задержал рукопись юмориста для того, чтобы прочитать ее еще раз дома, в кругу семьи. Но такое откровенное признание нельзя было вырвать у него даже под пытками. Он обожал юмор и страшно мучился, что должен тщательно скрывать от окружающих эту свою слабость, как скрывают приверженность к спиртному, клептоманию или слепую боязнь черных кошек.

В ремесле юмориста было что-то непристойное. И это прекрасно понимали все работники издательства — от главного редактора до курьера.

Любовь и ненависть

Моя двенадцатилетняя дочь как-то спросила:

— Папа, когда ты пишешь фельетон, то, наверное, очень сердишься на своего героя?

Что можно было ей ответить? Своими заблуждениями и неприличными поступками герой каждый раз вызывал во мне скорее сочувствие, чем неприязнь. То же, вероятно, испытывает врач, принимая больного. Кроме того, выкинув какой-нибудь из ряда вон выходящий номер, герой давал импульс моему творчеству. Нет, видит бог, сердиться на героя мне было просто не за что.