Я вжимаю голову в плечи, по лицу расползаются лиловые и синие пятна: "Убийственный северный ветер. Желудок насквозь промерз. Там льдинки звякали, когда в кресло садилась".
Давно бы в ящике прибрать пора, да мама из своей тьмы караулит. Ходит, ходит у себя по комнате, стучат, стучат за стеной шаги, и у меня мысли путаются. Чтобы отвлечься, беру колоду карт, пересчитываю: "Раз, два, три, четыре, пять...". Шаги прерываются, в дверь просовывается темно-зеленая мордочка матери и шипит: "Кошмарный сон видела, вся спина мокрая". "И пятки.-- добавляю я,-- пятки у всех потеют. Вчера же опять одеяла сушили. Обычное дело". Сестренка втихаря доносит: "Мать говорит, хоть руки ей перебей, чтобы не скрипела своим ящиком, выдвигает, задвигает, сил нет терпеть, голова гудит, точно в ледяную воду сунули. Так и простыть недолго".
Сестренка глядит не мигая, и у меня на шее выступает красноватая сыпь.
-- Не удивляюсь. То же самое было с отцом, помнить эту его историю с ножом, лет, кажется, двадцать назад? У всего свои корни, и давние.
Я смазала ящик маслом, легонько подвигала туда-сюда -- никакого скрипа. Пара дней таких экспериментов, и шаги за стеной прекратились, мать попалась. Так любого провести можно, надо быть начеку. Я пришла в восторг, провозилась до рассвета, ящик же давно требовал уборки, как вдруг погасла лампа, и мать за стеной улыбнулась. "Твой свет не давал мне спать, в висках стучит. Вот взгляни". На виске в самом деле пульсировал округлый червячок. "Боюсь, не малокровие ли. Все время что-то беспокоит, то тут, то там, тебе не понять этого. Отец бы такого не вынес, руки на себя наложил".
Она опустила мне на плечо полную руку. Холодная, как ледышка, и подтаивает.
А у колодца что-то произошло. Всю ночь кто-то спускал и поднимал ведро, и оно с грохотом билось о сруб. Лишь на рассвете он убежал. Я приотворила дверь в соседнюю комнату -- отец судорожно вцепился в край кровати, на руках резко обозначились синие жилы, он что-то видит во сне и натужно стонет. Мать, непричесанная, машет по полу веником. Под утро, говорит она мне, в окно ворвались жуки, наткнулись на стенку и посыпались на пол. Она встала подмести, сунула ноги в тапочки, а там жук, укусил за ногу, вон как вздулась, точно свинцом налилась.
-- А он,-- мать ткнула пальцем в спящего отца,-- сам себя кусает во сне.
-- Человек на горе тоже стонет. И листья дикого винограда летят к нам по ночам.
-- Ты поняла, что произошло? -- Мать наклонилась, и в полумраке мне показалось, - что ее уши вытягиваются и врастают в пол.-- Эти штуковины так шмякнулись об стенку, что лишились чувств. Ворвались под утро в комнату.
А ведь я взаправду лазала тогда на гору, как сейчас помню. Посидела в кресле, руки на коленях, потом отворила дверь и вышла на слепящий белый свет. Лезу вверх, а перед глазами полыхают белые камни. И никаких виноградников, никакой хижины...
