Хижина в горах - [19]

– Да.

– Кожа на голове болит?

– Что? – Тут Эмори поняла, что трет рану рукой, и опустила ее. – Нет. Шишка стала меньше. Ссадина чешется.

– Значит, заживает.

– Это значит, что мне нужно вымыть голову.

– Почему ты не пользуешься душем?

– А ты как думаешь?

– Потому что ты не хочешь раздеваться догола.

Его определенный ответ не требовал пояснений.

Он последний раз повернул отвертку, потом поставил тостер на ножки в центре стола и несколько раз проверил рычаг, выбрасывающий хлеб. Больше ничего не заедало. Он встал, перенес тостер на кухонный стол и поставил на обычное место. Отвертка отправилась в ящик с инструментами.

– А как насчет тебя?

– Я не против того, чтобы раздеться догола.

– Я говорю не об этом.

Он скрестил руки за спиной и оперся ими о кухонный стол, потом скрестил лодыжки с большей медлительностью, чем, по мнению Эмори, мог себе позволить мужчина его размеров. Казалось, он чувствует себя в высшей степени комфортно и в своем теле, и в своем доме, и в этой странной ситуации. Его явно не выводило из себя то, что сводило с ума Эмори, особенно тайна в нем самом.

– Тогда о чем ты говоришь, Док?

– О семье. У тебя где-нибудь есть жена?

Прошлой ночью выражение его лица бросало ей вызов: «попробуй, сунь нос», а тяжелый взгляд предупреждал Эмори, что продолжать не стоит ради собственной безопасности. Теперь он смотрел на нее точно так же.

– Нет.

– И никогда не было?

– Ни невесты, ни жены, никогда.

Он помолчал несколько минут, потом спросил:

– Что-то еще?

Да, тысяча вопросов, но Эмори лишь покачала головой.

– Тогда прошу меня извинить.

Он прошел мимо нее и скрылся в ванной.

Разговор взволновал ее еще больше. Она обнажила свою душу, рассказав о трагической гибели родителей и о том, как это на нее подействовало. На эту тему Эмори обычно не говорила, потому что это причиняло ей сильную боль.

Он продолжал уклоняться от вопросов, на которые мог бы ответить парой слов. Вместо этого он держал ее в темноте, и эта мрачная неизвестность заставляла ее нервничать.

Почувствовав, что замерзла, Эмори снова подошла к камину. Недавно подброшенные поленья быстро сгорели. Она отодвинула каминный экран, взяла из ящика полено поменьше и аккуратно положила поверх горящих, потом потянулась за другим. Когда она взяла его, остальные поленья сместились, открыв нечто на дне ящика.

Это был коричневый упаковочный пакет большего размера, чем мешок для ленча, но не такой большой, как пакет для покупок. Эмори с любопытством вытащила его из-под дров. Пакет оказался тяжелым.

Чтобы пакет не открывался, его верх был сложен несколько раз. Она открыла пакет.

Внутри оказался камень, дюймов восемь в диаметре в самом широком месте, с острыми краями в верхней части, похожими на миниатюрную горную гряду. Эти выступы были темно-красными от крови. Она протекла в крошечные трещины словно зловещий поток лавы. К засохшей крови прилипли несколько прядей волос той же длины и того же цвета, что и ее собственные.

Эмори пронзительно вскрикнула, и в ту же секунду руки, на которые она обратила внимание именно из-за их величины и силы, схватили ее сзади за плечи, развернули и вырвали пакет у нее из рук.

– Ты не должна была этого видеть.

Глава 8

Специальный агент ФБР Джек Коннел поднялся по ступеням из песчаника, посмотрел на ящик на двери и нажал на кнопку домофона рядом с фамилией Гэскин. Женщина ждала его и ответила практически мгновенно:

– Это вы, мистер Коннел?

– Да.

Она впустила его. Мужчина открыл парадную дверь, вошел в маленький вестибюль, затем открыл дверь из тяжелого резного дерева со стеклянными панелями. Она предупреждала его, что дом старинный, его не модернизировали, поэтому в нем нет лифта, но, к счастью, нужная ему квартира оказалась на втором этаже.

Коннел поднялся на площадку с красивыми резными балясинами перил. Элинор Гэскин стояла в проеме открытой двери. Она протянула ему правую руку.

– Вы не изменились.

– Не могу сказать то же самое о вас.

Женщина добродушно рассмеялась и похлопала свой большой живот.

– Что ж, такое случается.

Теперь ей было немного за тридцать, и ее красота бросалась в глаза. Широко расставленные карие глаза, прямые темные волосы, подстриженные почти в стиле эмансипе 1920-х годов, черные легинсы, балетки и просторная блуза для беременных. В ее улыбке не было ничего искусственного. Пожав гостю руку, она сделала шаг в сторону и пригласила его войти.

– Спасибо, что позвонили мне, – сказал Коннел. – Мы оставляем визитные карточки людям, но почти не надеемся, что нам кто-то позвонит. Особенно, когда прошло столько времени.

– Четыре года, если я не ошибаюсь.

Прошло четыре года с расстрела в Уэстборо, штат Виргиния. Он опрашивал эту молодую женщину спустя два месяца после того страшного дня, но потом они не общались до того момента, когда она неожиданно позвонила ему накануне вечером.

– Присаживайтесь, – пригласила она. – Могу я что-нибудь вам предложить?

– Нет, спасибо.

Специальный агент сел на диван. Комната купалась в солнечном свете, лившемся через эркер, выходивший на улицу. Это был обсаженный деревьями исключительно жилой квартал, расположенный между двумя многолюдными бульварами в Нью-Йорке, в Верхнем Вест-Сайде.