И Василий, космонавт, сказал:
— Вы спорили о человеческом наслаждении… Всякое бывает! Я думаю, когда, например, физик Петр Николаевич Лебедев на грани двадцатого века взвесил луч Солнца, он испытал поэтическое наслаждение>[4], хотя и не писал стихов,
Василий, космонавт, отводил мысли друзей от внешнего. Мокрая одежда облепляла их тела, низкая температура вызывала дрожь, неровная дорога разбивала ноги.
— Вперед! Вон до того богатырского кедра! — снова предложил он, и друзья ринулись дальше, вверх, по склону горы, наперекор холодной лавине воды и ветра.
И они продвинулись до кедра-гиганта на полпути к вершине.
А Василий снова заговорил о том, о чем спорили перед бурей.
— Главное, почувствовать себя человеком. А настоящему человеку ничто человеческое не чуждо — ни наука, ни техника, ни искусство. Что тут пререкаться!
И опять он кинул клич_— вперед! И опять они устремились против холодной лавины воды и ветра, против ледяного урагана.
Василий, космонавт, вырвался первым, у первого силы удесятеряются, и первым прошел сквозь толщу туч среди молний>[5]. Вскарабкался на самую вершину горы, залитую лучами солнца, вынул из Борисова рюкзака аккордеон>[6] и заиграл, чтобы воодушевить товарищей. Он не был только музыкантом и играл не свою мелодию — Бетховена ли Глинки, Мусоргского или Шостаковича, — неизвестно. Но звуки музыки, будоража чувства и энергию, заглушили взрывы молний, рев холодной лавины воды и ветра, какофонию ледяного урагана.
И Петр с Борисом словно совсем перестали замечать необузданную стихию. Вскоре они тоже поднялись на вершину.
Там они настроили свои карманные радиостанции и, ликуя, сообщили родным и знакомым о большой радости — об успешном штурме нехоженой горы.
Они дружно спели самую мажорную песню, и Василий помирил своих друзей.
— Самое большое наслаждение, самое большое счастье — преодолевать преграды. Борьба! — сказал он. — Верно?
И друзья согласились с этим. Да и нельзя было не согласиться, потому что всем стало очень весело, счастливо в наслаждении победой.
Музыкант Борис, забирая свой аккордеон, восхищенно заметил Василию:
— Ох ты и хитрый…
Василий, космонавт, ответил:
— Просто меня обидело, что вы ратовали за свое одностороннее убожество. Не будем однодумами. Однодумы — те же дураки.
С тех пор и живет пословица: однодумы — те же дураки.