Хищные птицы - [28]

Сэр Фрэнсис ожидал, что Хэл закончит работу до своей вахты на мачте – та начиналась в четыре утра.

Легкий шум за переборкой отвлек Хэла. Он поднял голову, держа перо в руке. Это были шаги настолько тихие, что их почти невозможно было расслышать, и доносились они из роскошной каюты жены губернатора. Хэл прислушивался всем своим существом, пытаясь понять каждый звук, улавливаемый им. Сердце говорило ему, что там – милая Катинка, но он не ощущал уверенности. А если это уродливая старая горничная, а то и нелепый муж? Хэл постарался отбросить такие мысли.

Он убедил себя, что за переборкой находится Катинка, и близость женщины взволновала его, хотя их и разделяли доски переборки. Хэл так отчаянно желал увидеть Катинку, что уже не мог ни сосредоточиться, ни даже усидеть на месте.

Он встал, вынужденный нагнуться из-за малой высоты потолка, и тихо двинулся к перегородке. Прислонившись к ней, юноша прислушался. Он услышал легкий скрип, как будто что-то тащили по полу, потом шорох одежды, потом еще какие-то звуки, смысла которых он не понял, и наконец – булькание воды, льющейся в таз или чашу. Прижимаясь ухом к доскам, он воображал то, что происходило по другую их сторону. Он слышал, как женщина набрала воду в ладони и плеснула себе в лицо, слышал ее короткий вздох, когда холод охватил ее щеки, а потом снова плеск воды, упавшей в таз…

Посмотрев вниз, Хэл заметил слабую полоску света, проникавшего сквозь щель в переборке, – узкую желтую линию, колебавшуюся в ритме движения корабля. И, ни на мгновение не задумавшись о том, что делает, Хэл опустился на колени и прижался к щелке глазом. Щель была совсем узкой, он мало что мог видеть, к тому же мягкий свет свечи бил прямо ему в глаз.

Потом что-то пронеслось между ним и свечой, некий вихрь шелка и кружев… Хэл продолжал всматриваться – и задохнулся, заметив жемчужное сияние безупречной белой кожи. Это был лишь краткий миг, такой короткий, что Хэл едва успел различить линию обнаженной спины, блестящей как перламутр в желтоватом свете.

Хэл крепче прижался к переборке, горя желанием еще раз увидеть хоть на миг такую красоту. Он воображал, что сквозь обычный шум корабля, скрип его корпуса он различает нежное дыхание, легкое, как шепот ласкающего тропического ветерка. Он сдерживал собственное дыхание, прислушиваясь, пока его легкие не начали болеть, и у него закружилась голова от благоговения.

В это мгновение свеча в соседней каюте погасла, лучик света, сочившийся сквозь щель к напряженному глазу Хэла, исчез. Он услышал удалявшиеся тихие шаги, и за переборкой воцарились тишина и темнота.

Хэл долго еще стоял на коленях, как некий идолопоклонник в святилище, а потом медленно поднялся и снова сел к своей рабочей полке. Он попытался заставить свой утомленный мозг сосредоточиться на задании отца, но мысли прыгали, убегая, как юный необъезженный жеребенок, удирающий от аркана тренера. Буквы на листе перед ним превращались в картины алебастровой кожи и золотых волос… Ноздри помнили дразнящий аромат, который он ощутил, когда впервые ворвался в ее каюту. Хэл прикрыл глаза ладонью в попытке отогнать видения.

Но ничего не вышло: ум отказывался ему подчиняться. Хэл потянулся к Библии, лежавшей рядом с журналом, и открыл кожаный переплет. Между страницами лежало тонкое золотое кольцо, свернутая прядь волос, украденная Хэлом с расчески Катинки.

Хэл поднес эту прядь к губам и тут же тихо застонал: ему показалось, что он все еще ощущает запах ее духов, и он плотно зажмурил глаза.

Прошло еще какое-то время, прежде чем Хэл осознал, чем занимается его предательская правая рука. Словно вор, она забралась под складки свободных холщовых штанов, – кроме них, ничего на Хэле не было из-за жары в душной маленькой каморке. И к тому времени, когда Хэл понял, что он делает, было уже слишком поздно останавливаться. Хэл беспомощно позволил пальцам продолжать… Пот заливал все его молодое тело, сочась из каждой поры скользкой кожи.

Запах Катинки заполнял его голову. Рука двигалась быстро, но не так быстро, как билось его сердце. Хэл знал, что это грех и безумие. Отец предостерегал его, но юноша не в силах был остановиться. Он ерзал на табурете. Он чувствовал всю безмерность своей любви, она захлестывала его, как высокий и неудержимый океанский прилив. Хэл тихо вскрикнул, когда дошел до конца… Мускусный запах изгнал священный аромат ее волос из его ноздрей.

Тяжело дыша, юноша выпрямился, мокрый от пота. И позволил чувству вины и отвращения к себе навалиться на него. Он предал доверие отца, нарушил данное ему обещание и из-за своей богохульной похоти замарал чистый и нежный святой образ.

Хэл не мог и секунды больше оставаться в своей каморке. Накинув холщовую матросскую куртку, он выскочил наружу. Быстро взбежав по трапу на палубу, какое-то время он стоял у поручней, глубоко дыша. Прохладный соленый воздух слегка помог ему избавиться от отвращения к себе. Хэл почувствовал себя увереннее и огляделся вокруг.

Корабль шел прежним курсом, ветер дул с правого борта. Мачты покачивались взад-вперед на фоне бриллиантового полога звездного неба. Хэл смог различить низкую массу суши с подветренной стороны. Большая Медведица возвышалась над темными очертаниями земли. Это напомнило юноше о его родном крае, об оставшемся позади детстве, вызвав тоску.