Хирург - [33]

С мужчинами таких метаморфоз никогда не происходит. В массе своей мужчины – неинтересные уроды. Хрипунов честно не понимает, зачем они нужны. Впрочем, по большому счету женщины не нужны ему тоже. Он выше этого. Он выше кого угодно. Когда операция закончится и оставленные им раны стиснут идеально ровные рты, в мире станет чуть-чуть больше прекрасного. На одну каплю. Но когда-нибудь – Хрипунов не сомневается – он соберет эти капли в одно идеальное лицо. И тогда в мире снова воцарится Бог.

Кожа – микрон за микроном – продолжает отслаиваться. Теперь видны носовые кости, и, если мысленно удалить с лица оставшуюся мякоть, легко представить себе, какой из пациентки получится череп. Препаршивый. Судя по вдавленным вискам и бульдожьей челюсти, она классический висцертоник – жирная, плотоядная, жизнерадостная сорока-с-лишним-летняя свинка. Хрипунов знает, что, получив новый нос, она непременно вернется – на абдоминопластику, липосакцию, блефаропластику, маммопластику или мастопексию. Директорши, председательши правлений, главные бухгалтерши, выбившиеся в деньги задорные инструкторши райкомов и обкомов, они обычно не заморачиваются терминами, а прямо так и заявляют: доктор, подберите мне брюхо и сделайте модные сиськи!

Хрипунов делает. И отсасывает. И подбирает. Эти тетки нравятся ему больше анемичных моделей, модных любовниц и заезженных актрис. Теток интереснее оперировать, с ними интереснее болтать. Они чудовищны, самостоятельны, полезны, вездесущи и, отслюнив за осуществленную мечту котлету наличных, наивно норовят сунуть доктору коробку конфет или коньяк – родом еще из советской системы бесплатного здравоохранения. Хрипунов помнит: именно такие тетки сделали его тем, кем он стал – богатым, преуспевающим и модным человеком. Столичным хирургом с клиникой и репутацией. Но каждый раз, надрезая им кожу за ушами или орудуя в их сальных валиках крошечной хрипящей канюлей, он жалеет, что не может пересадить им новые мозги.

Теперь костно-хрящевой выступ полностью обнажен. Резекция верхнелатеральных хрящей с помощью углообразно изогнутых ножниц. Скальпель №15. Тыльная часть носовой перегородки. Кость скальпелем, к сожалению, не возьмешь – ее стачивают долотом. И доводят до ума рашпилем. Теперь лицо перед Хрипуновым зияет черно-окровавленной дырой. Костная пирамида чересчур широка. Нужна коррекция обширной «открытой крыши» – клиентка платила за узенький носик. Хрипунов пытался объяснить, что узенький носик на физиономии коренастой пожирательницы макарон будет выглядеть… э-э-э… Хосподи, Аркадий Владимирыч, да не могу я больше жить с этим горбом! Сделайте, штоб, как у Клавки Шифер! А я вам в лизинг «Икарусов» дам. Да почему ж не нужны? А из знакомых кому? У меня самые прямые поставки!

Шифер, безусловно, повезло. Ее носик достался ей без остеотомии (снизу вниз с дополнительной медиальной косой остетомией). Двухмиллиметровое долото. Крошечный надпил. Как маленьким лобзиком. Еще один. Хрипунов мягко кладет пальцы на обнаженную переносицу клиентки и прикрывает оранжевые глаза. Воздух вокруг него густеет и становится стеклянным от жара и напряжения, как в апокрифах. Он больше не человек, в его пальцах нет ничего человеческого – в операционной все это чувствуют, даже те, кто оперирует вместе с Хрипуновым по десять лет.

Раздается долгий, отвратительный, беззвучный хруст. Перелом по типу «зеленой ветки». Хрипунов разжимает пальцы и, не открывая глаз, улыбается – они не могут видеть этого под маской, но они видят: совершенно неподвижные веки, спокойный лоб и – сквозь слои стерильной ткани – крупные, выпуклые, белые зубы в треугольнике растянутого, оскаленного рта. Один молоденький перспективный аспирант, мечтавший о пластических лаврах и с боем прорвавшийся на знаменитую хрипуновскую ринопластику, почувствовав эту улыбку, упал в обморок. Остальные просто сжимаются, и опускают глаза, и сглатывают тошнотворный комок, как будто самолет ухнул в воздушную временную яму, и нет уже ни операционной, ни кресел, ни пробежавшей по проходу многоногой стюардессы – только смуглый мальчишка сидит на солнцепеке в мохнатой, нездешней пыли и лепит грязными пальцами неуклюжих глиняных воробьев, и поднимает голову, и смеется, и даже через тысячелетия невозможно разобрать – что у него за лицо.

Наконец Хрипунов поднимает веки и обводит операционную бригаду спокойным взглядом. Вряд ли он хоть что-то заметил. Перелом по типу «зеленой ветки» для пластического хирурга – обычнейшая манипуляция. А что у Хрипунова она всегда получается с микронной точностью и без малейших осложнений, так профессор Гроссман на лекциях по общей хирургии частенько говорил – коллеги, извольте больше упражняться и меньше ковырять своим рабочим инструментом в неподобающих местах. Я имею в виду пальцы и нос, коллеги, исключительно пальцы и нос. А не скальпель и задницу, как вы посмели вообразить.

Хрящевые трансплантаты – чтобы предотвратить спадение верхнелатеральных хрящей. Тыльный трансплантат. Два боковых. Операция идет своим ходом, все давно забыли о смерти, демонах и воробьях – в конце концов, ни к чему не привыкаешь так быстро, как к настоящим чудесам. И только анестезиолог, крупная изнеженная особь, латентный педераст и рериханутый бытовой сатанист, все томится у своих аппаратов, бормоча про блажен Тот, кто был до Того. Он давно заметил, как аномально быстро оправляются от операций хрипуновские пациентки, как идеально заживают их идеальные швы. Душка, просто волшебник, золотые руки – лепечут московские барыни, передавая друг другу скромную хрипуновскую визитку. Когда вы сделаете двоих одним, и когда вы сделаете внутреннюю сторону, как внешнюю сторону, и верхнюю сторону, как нижнюю сторону, и когда вы сделаете мужчину и женщину одним, чтобы мужчина не был мужчиной и женщина не была женщиной, когда вы сделаете глаза вместо глаза, и руку вместо руки, и ногу вместо ноги, образ вместо образа, – тогда вы войдете в Царствие – шепчет анестезиолог, и желудок его терзают спазмы ужаса и страсти.