Хиромантия. Тайные линии судьбы - [121]

Этого-то не хотят понять посредственные умы, которые, упорствуя мерить по своему крохотному росту гигантов человечества, горько упрекают их за их недостатки, которые суть не что иное, как следствие или необходимость благородной стремительности их натуры. Великая река может катить по своим берегам немного тины, принесенной ручьями, прибавляющими новое могущество ее водам; что до этого, когда она составляет богатство и гордость пробегаемой ею страны!

– Вы измяты вашими страстями, – сказал Сократу физиономист Зопирас.

– Вы правы, и так должно бы и быть, – отвечал Сократ, – но я их покоряю.

И Сократ остался типом мудрости и добродетели.

Ламартин обладает самой любящей организацией, скажем даже, самой влюбчивой, какую только можно вообразить. Его линия сердца проходит по всей руке и как при начале, так и в конце обогащена множеством ветвей.

По размеру, бугорок Венеры не имеет ничего необыкновенного, но он покрыт решетками, и на руках у него видно разорванное кольцо Венеры.

Таким образом, все силы сладострастия являют победить и увлечь его рассудок; но богатство сердца облагораживает все его порывы, и из этого различия высших страстей делает избранную нежность, громадную любовь ко всему великому, пре красному, благородному; его сердце – ти гель, в котором материя превращается в зо лото; его воображение, возбуждаемое жаждой наслаждений, находит их слишком холодными на земле, и на крыльях экстаза уносится отыскивать их в небе.

И тогда, в тревогах его священной борьбы, он скорбит и вздыхает. Его вздохи, восходящие к небу, научаются там языку и гармонии.

Но года возбуждения миновали: когда он истратил свой сон в пламенных вдохновениях его энтузиазма, он стал человеком серьезным, человеком твердым и ясновидящим.

Мы не судим его и не заступаемся за него; мы его рисуем таким, каким он представляется нам и каким показывает его нам изучаемая нами наука. Мы восхищались его смелостью, его красноречием; мы знали его свободного от искушений, перенесенных им в трудные времена; мы благодарны ему от всего сердца, и он кажется нам человеком наивным, родина которого должна быть такою же.

Наконец, хладнокровие и гражданская доблесть Ламартина очень ясно выражены в руке могуществом и спокойствием бугорка Марса. Он сознает свои заслуги. Юпитер, без сомнений, развит, но не слишком и не доходит до исключительного высокомерия.

Ламартин доказал это.

Звезда на Юпитере означает неожиданное положение, до которого он достиг; но две поперечные черты на том же бугорке говорят, что положение это не будет продолжительно и приведет тяжелые испытания.

Из головной, следовательно из бугорка Венеры, выходит линия и направляется прямо к Меркурию; это, как уже видели, многочисленные перемены состояния.

Сатурнова (линия успеха) выходит из Венеры и Луны, основанная, следовательно, на любви и воображении; в равнине Марса она соединяется в одну ветвь, восходит прямо, торжествующая в борьбе, и разрывается позже на несколько обломков, за которыми следует, постоянно возвышаясь; это потерянное высокое положение, разрушенное, но возобновлявшееся в промежутках, так сказать колеблющееся состояние. Сатурнова на левой руке принимает на бугорке форму пирамиды, которая исчерчена, спутана, достигая вершины.

Это великое предназначение, освященное соприкосновением с порохом:

В правой руке бугорок Солнца углублен двумя большими линиями, которые возвышаются параллельно и выражают великие вдохновения; третья оборвана. Эти три линии, если б они были полны, означали бы три солнечные мира: славу, репутацию, богатство. Один из них утрачен.

На левой руке три параллельные линии возвышаются на бугорке Солнца, одна поперечная черта пересекает две из них, третья достигает, не будучи прервана.

Это нам ясно показывает Ламартина, теряющего свое богатство затрагиваемого в его репутации, но слава которого не могла быть оскорблена; и, так как в другой руке линия репутации остается чистою, мы полагаем себя вправе сказать с уверенностью, что слава и репутация всегда ему останутся.

Продолжая наше исследование с хирогномической точки зрения, мы видим первый сустав большого пальца, скорее развитым для сопротивления, чем для господства; и сопротивление это увеличено его широтой, которая выражает твердость намерения, при надобности доходящую до упрямства.

Быть может, мы ошибаемся, но мы не встречаем у Ламартина сильной веры в сущность религии, его должна быть вся любовь, но логика и особенно философский узел не должны дозволить ему идти далее.

У него длинные пальцы, дающие ему ум в частностях. И как он восхитителен в своих толкованиях и объяснениях. Его длинные пальцы, должно говорить уже все, могут довести его иногда до суетности, но до гордости – никогда. Эта мелочность дала бы также ему в высшей степени деловой ум, ибо его такт громаден и, как известно, он получает от Меркурия восхитительное красноречие и великолепную проницательность, которые легко могли бы дойти до самой тонкой хитрости. Но он каждую минуту останавливается тем же препятствием: его сердцем!

Его рука, так же как и рука Дюма, украшена кольцом Соломона; он был бы царем в сокровенных науках, если бы захотел ими заниматься. Многие стихотворения в его «Медитациях» указывают на это.