Хиромантия: практикум и реминисценции - [6]

В мансарде семиэтажного дома меня никто не беспокоил. В ту пору я еще не обзавелся настоящими врагами, а верных друзей, готовых подниматься по узкой лестнице к моей Двери, оказалось на удивление мало. Впрочем, подобный стиль жизни имел и преимущества. Я не видел ужасной стороны столицы: повседневную грубость улиц и голодные лица, мелькавшие в толпе, словно пузыри, плывущие в мутном потоке. При отсутствии всех этих язв существования жилье на седьмом этаже можно было считать замечательным удобством.

В тот период времени мне снова пришлось использовать свои познания в чтении рук. В Ист-Энде произошло таинственное убийство, и преступник оставил на двери испачканный кровью отпечаток ладони. Я предложил свою помощь полиции, и изучение линий на кровавом отпечатке подсказало мне, что преступление совершил некий родственник жертвы. Мое мнение было учтено, и полиция вскоре арестовала племянника убитого, который косвенно подозревался в данном преступлении. Позже на допросе он признал свою вину.

Однако в ту пору мне нисколько не хотелось практиковать хиромантию профессиональным образом. Скорее всего, я просто не был готов к такой работе и занимался любимым занятием только в свободное время, все больше пополняя коллекцию отпечатков, которую собирал почти с юношеских лет.

Очевидно, я боялся проповедовать истину, в которую верил (насколько просто различать шаги судьбы, когда глядишь назад из настоящего в прошлое). Мне не хватало уверенности в себе, натура моя была обостренно чувствительной. Позже мой юношеский пыл угас и перетерся под жерновами опыта, которые многих сминают до смерти, а других измельчают до полного соответствия желобкам в колесе фортуны, тем самым приводя их к успеху и процветанию.

Довольно скоро мой литературный дар поблек и изменился — точнее, временно погиб. Он сыграл свою роль и перенес меня на следующую стадию. Я уже не мог писать стихи на продажу. Жизнь требовала от меня чего-то большего. Конечно, я тут не судья, но люди, платившие мне за работу, явно заметили спад моего потенциала. Они стали возвращать назад рукописи — поэмы и статьи, которые некоторые религиозные газеты охотно принимали прежде. В своих письмах редакторы выражали слова сожаления или просто писали: «Стиль изменился и уже не удовлетворяет нашим требованиям».

Однажды серым октябрьским утром я возвращался на флит-стрит в абсолютно мрачном настроении после собеседования с издателем солидной религиозной газеты. Этот человек всегда проявлял заметный интерес к моему творчеству. Преподобный Д. был самым добрым издателем, которого я когда-либо встречал. К моему изумлению, он придвинул свое кресло поближе ко мне и заговорил со мной, как отец с сыном. Он указал мне на новые веяния, появившиеся в моих стихах в течение последних месяцев. Вместо прежнего благочестивого тона, вполне подходившего для данной газеты, я начал выражать идеи, которые никак не вязались с образом, сложившимся у него о моей персоне.

Этот превосходный старик, так легко замечавший развитие рас и народов, не смог увидеть эволюции в моем сознании. Для него я был юношей, выбравшем «правильный путь» — «широкую дорогу». И он считал своим долгом предупредить меня о «перепутье», на котором, по его словам, я так некстати оказался. Он почти со слезами на глазах добавил, что я стою на узкой полосе, поросшей колючками. Сойдя с «широкого пути», — который старик весьма красноречиво описал широким движением руки, — я якобы попал на «узкую дорожку», пригодную лишь для некоторых не вполне адекватных людей.

Возвращаясь на Флит-стрит, я интерпретировал его слова точнее: моя «узкая дорожка» была «канавой», попав в которую человек уже не мог выбраться назад на проторенный чуть. Однако жизнь куда сложнее! Ее перемены курса часто кажутся нам неодолимыми препятствиями. Не прошло и нескольких минут, как я решил перескочить через мою «канаву», и пусть читатель сам решает, на какой из сторон закончился этот прыжок. Я давно осознал, сколь различны мнения людей. Но подобно тому, как разнообразные аккорды создают гармонию в музыке, так и мы наполняем мир созвучиями, занимая свои уникальные места на Арфе Творения. Когда человек пытается согласовать свои поступки со взглядами других людей, он создает лишь диссонансы. Пусть лучше каждый звучит собственным аккордом, и пусть мелодию бытия придумывает великий Музыкант Вселенной.

Глава 3. Начало практики в Лондоне. Еврей-благодетель и наш контракт

В один из дней где-то в районе Самерсолт-Хауз, по пути к моим апартаментам на седьмом этаже, я встретил мужчину еврейской наружности, который внимательно проводил меня взглядом. Мне стало любопытно, чем я так заинтересовал его, поскольку в ту пору евреи ассоциировались у меня с деньгами. Продолжая идти домой, я снова и снова удивлялся его настойчивому и любопытному взгляду.

Евреи всегда оставались для меня нерешенной загадкой. Еще в школе я подробно изучил их историю. Мне часто доводилось исследовать иудаизм в поисках ответов на оккультные вопросы. Я проводил бессонные ночи, читая о чудесах великой Каббалы, но порою задавал себе вопрос, почему эта раса оказалась самой скептической и материалистической из всех, что сохранились на данный момент времени?