Химеры - [16]

Мы покидаем лагерь и вступаем на осыпь, которая, метров через десять, нехотя переходит в едва заметную каменистую тропинку, которая в действительности является разломом в скальной породе, но для подъёма годится. Народ тут уже прошёлся, мелкие камни сдвинуты, странно только, что никто не спустился обратно, меня это сильно беспокоит и как некстати зажёгся болью шрам на плече, мне кажется, если сниму куртку — он будет гореть как тогда.

Путь на поверхность сравнительно недолгий. Выползаем наверх, резко осаживаю прыть товарищёй, которые становятся во весь рост — я помню тех степных мамонтов и их угрожающий рёв. К счастью степь пустынна, но холодок пробегает между лопатками, я уверен — эти зелёные поля, чьи-то охотничьи угодья.

На траве видны следы вошедших туда людей, изломанные стебли разбросаны в разные стороны, такое ощущение — люди пребывали в шоке и беспорядочно носились в округе.

— Свои автомобили искали, — подтверждает мои мысли Семён. — Интересно, куда они пошли?

— В сторону леса, — утвердительно произносит Павел.

Дует лёгкий тёплый ветер. Небольшое поле, покрыто высокой травой, ходит волнами под порывами ветра, создаётся иллюзия движения воды, а за ним темнеет мощный лес.

С опаской входим в густую траву, интуитивно чувствуем огромную опасность предпринятого шага. Густые заросли иной раз скрывают нас с головой, что впереди, не видно, только кроны далёких деревьев. Мои чувства обостряются, даже слышу бегущих внизу муравьёв. Носом втягиваю воздух, надеюсь вовремя распознать опасность. Странное ощущение, никогда такого со мной не было, действительно ощущаю множество запахов. Я кошусь на идущего рядом Семёна, он напряжён, глаза вовсе потемнели и больше по цвету напоминают даже не свинец, а что-то более гремучее, может ртуть. Он судорожно сжимает осколок обсидиана, я даже боюсь, распорет ладонь.

— Идём чуть левее, — подаёт голос Павел, — вижу просветы в траве.

Мы поворачиваем и сразу вываливаемся на тропу. Это так неожиданно, что мигом отпрянули.

— Звериная? — присаживается на корточки Семён.

Опускаюсь рядом, чутьё подсказывает, догадка компаньона неверная. Втягиваю воздух в легкие, не ощущаю даже присутствия запаха зверья. Но есть следы вони, тлетворной, мёртвой, становится неприятно, на душе неуютно.

— Здесь звери не ходили, — моё сердце переходит в беспорядочный галоп.

— Зато люди сюда с ходу вломились… а другая группа к тем скалам пошла, — замечает Павел их следы.

— Не хорошо всё это, — холодный пот выступает на лице, предчувствие надвигающейся беды захлёстывает моё сознание.

— Неважно выглядишь, — косится Семён.

— Мне тревожно.

— В любом случае следует идти по тропе, она ведёт к лесу, — Семён внимательно оглядывается вокруг себя.

— Попробуем, — нехотя соглашаюсь я.

— Вперёд, значит вперёд, — Павел бесстрашно двинулся по тропе. Мы, повинуясь стадному чувству, поплелись следом.

Тропа ведёт между густо обросших холмов, по мере движения они, то надвигаются почти вплотную, и становилось темно от нависших стеблей, то раздвигаются в разные стороны. Кое-где зелёная стена прорвана с боков местным зверьём, стебли лежат потоптанные, пожеванные, но к удивлению, животные не пересекали дорогу, а возвращаются обратно. Не хотят её переходить, и это меня ещё больше тревожит, но мы идём, и пока ничего необычного не происходит.

Вскоре чувствуется приближение леса. Пахнуло сыростью, грибами, свиристят птицы, шумит ветер в листьях, трава поредела, и мы незаметно оказываемся в лесу.

— Стойте! — я нечто вижу впереди, но пока не могу понять, что это. Тёмный силуэт виднеется между толстыми стволами сосен. Анатолий игнорирует мой возглас, наоборот ускоряет шаг, затем бежит.

— Мужики, каменный идол и пещера! — громко кричит он. — Я спускаюсь!

— Ну, куда же он?! — в сердцах сплёвываю на землю.

— Никита Васильевич, надо идти, — трогает за плечо Семён.

— Пошли, уж, — соглашаюсь, но предчувствие опасности усиливается.

— Люди из лагеря сюда спустились, сейчас их обнаружим. Кстати, из этой пещеры, может получиться неплохое жилище, повезло им, — с завистью говорит Павел.

Действительно, это древний идол — грубо вытесанный, отдалённо напоминающий человеческое лицо, он излучает такую злобу, и я невольно пячусь, на меня он производит сильнейшее впечатление, на Семёна, вроде тоже. А вот Павел подходит вплотную, улыбался: — На дачу такого бы, обалдеть! Что-то Толик долго возится в пещере. Может, нашёл чего, пойду, погляжу.

Не успеваю и слова сказать, как он быстро юркает в чёрный лаз, а я почтительно подхожу к чужому богу и читаю про себя молитву, слова сами собой возникли в моей голове: — Извини за вторжение, мы чужие в этом мире, но он теперь наш дом. Мы не знаем законов вашей страны и если, что-то нарушим, то это не от неучтивости, от незнания. Прошу понять и простить. Мы будем учиться и постигнем мудрость вашего мира. Прими нас такими, какие есть, пусть мы приёмные, но все, же твои дети. Помоги нам и если для этого нужно чем-то пожертвовать, скажи — мы готовы.

Мне кажется, в глазах идола полыхнуло пламя. Внезапно голову стискивает боль, меня захлёстывает ужас, ноги наливаются свинцом, и повеяло холодом, будто сошла снежная лавина. Возникает уверенность, он жертву принял и не ту, какую хотел я.