Химеры старого мира. Из истории психологической войны - [71]

По мере того как сужалось кольцо окружения вокруг войск Паулюса, усилия фашистских комментаторов найти приемлемые объяснения случившемуся стали явно побивать друг друга. Одни комментаторы снова и снова талдычили о «генерале Зима», тогда как другие спешили порадовать слушателей, что на фронте температура остается на нуле. Правая рука Геббельса в это время Ганс Фриче утешал немцев тем, что решающие сражения войны происходят вдалеке от германских границ, а в середине января 1943 года генерал Гессе объяснял, что прорывы, которых удается добиться русским зимою, не имеют серьезного стратегического значения и будут легко ликвидированы с наступлением тепла. Вместо мифа о непреодолимости вермахта в наступлении слушателям теперь преподносился подправленный вариант легенды о непреодолимости атак гитлеровской армии в летние месяцы и, конечно, о неспособности советских войск наступать иначе, чем в зимние холода. «Посмотрим, весна покажет, что осталось от советской ударной мощи», — подбадривал генерал Гессе свою аудиторию.

Через две недели закончилось Сталинградское сражение — закончилось самой крупной военной катастрофой в истории Германии, многими тысячами убитых, раненых и попавших в плен. Германские средства информации лишь глухо сообщили о прекращении борьбы в Сталинграде, «потерявшей военный смысл». Официально было запрещено упоминать о том, что кто‑либо из трехсоттысячной армии Паулюса остался в живых и попал в плен, подразумевалось, что все они сложили голову за фюрера. Даже в своем дневнике Геббельс кривлялся и стремился скрыть истину: «Мы восторжествовали в борьбе за спасение от гибели на Востоке». И еще он заносит в дневник слова, сказанные в беседе с ним по — прежнему бахвалившимся Гитлером. «Сейчас его беспокоит, — сказал он, — только состояние его здоровья…»[302]

Геббельс, конечно, отлично понимал, насколько неубедительны официозные объяснения обстоятельств, приведших к разгрому под Сталинградом. Опытный демагог, он счел более полезным отказаться далее вообще от каких‑либо истолкований беспримерного поражения и утопить напрашивавшиеся вопросы в тоже невиданных по масштабам траурных торжествах. Они были выдержаны в духе мрачного поминания умерших в древнегерманском эпосе, или, точнее, в трагических операх Вагнера, и по своему размаху и помпезности напоминали победные празднества летом 1940 года после капитуляции Франции. Эта новая пропагандистская постановка была рассчитана, прежде всего, на то, чтобы увести немецкий народ от мыслей о причинах катастрофы. Геббельс обещал, что они будут изучены позднее, но, мол, что уже сейчас ясно — «жертва» шестой армии под Сталинградом имеет огромное историческое значение (такое значение действительно имела советская победа, определившая коренной поворот в ходе войны!). В речи, произнесенной на собрании функционеров нацистской партии, Геббельс уверял, что гибель шестой армии «не была напрасной. Почему? Это покажет будущее». Уклонившись при помощи такого наглого трюка от всяких объяснений, Геббельс с не меньшим цинизмом уверял, будто народу сообщена вся правда, ибо он может выстоять, узнав всю правду. Геббельс голословно отрицал сведения, что немцы устали от войны и утеряли веру в победу. Он задавал тщательно подобранной, нафанатизированной до предела толпе заранее составленные вопросы: хотите ли вы вести тотальную войну, готовы ли вы воевать до победного конца? и т. д. В ответ раздавался тысячеголосый рев: «Да, да, да!», который, как и вся эта сцена, был донесен радио до каждого немецкого дома, до каждой семьи.

Началась «тотальная мобилизация» всех людских и материальных ресурсов. В связи с этим германская пропаганда изобрела, наконец, и объяснение поражения под Сталинградом: все дело, оказывается, было в том, что советские войска обладали огромным численным превосходством — это была новая, неизвестно уж какая по счету ложь. Но главное, из нее делался вывод, что Германия может изменить положение в свою пользу, если, как говорил Геббельс, перестанет вести войну «одной левой рукой» (ею неожиданно оказался цвет вермахта, перемолотый советскими войсками на Восточном фронте). Главным оружием большевиков было их численное превосходство, развивал по радио эту линию главный военный комментатор генерал — лейтенант Дитмар.

«Пришел момент, когда мы можем и должны дать Советам достаточную дозу их собственного крепкого лекарства. Законная основа для мобилизации резервов создана, но проводимые меры требуют внутреннего согласия на них всего народа». Далее следовали излияния о превратностях войны, приличествующая скорбь о погибших, уверения, будто Сталинград только исключение из правила, подтверждающее это «правило», что победа будет принадлежать Германии. Лозунгом стало, что тотальная война приведет к тотальной победе. Одновременно Геббельс приказал развернуть пропаганду будущего возмездия англичанам и американцам за бомбардировки германских городов и особенно пропаганду страха — страха перед советским народом, с прозрачными намеками на то, что действия, совершенные нацистскими войсками, ожесточили русских и наверняка породили у них стремление отплатить той же монетой и даже с лихвой немецкому народу.