Химеры просыпаются ночью - [60]

На журнальном лотке купил жвачку. «Turbo». Желтую, с синей гоночной машиной. «Kent» — в красном круге с зеленой обводкой. Потратил все остатки денег, но нисколько не жалел. Это ведь тоже входило в обязательную программу сегодняшнего дня.

Даже сквозь упаковку просачивался сладковато-ванильный запах. Интересно, что там за вкладыш? А вдруг новая машина, которой у меня еще нет. И ни у кого нет. Говорят, если собрать все машины, то тебе дадут целый блок жвачки. Да, это мечта — целый блок. Штук сто там, наверное. Мне бы надолго хватило. И я даже представил себе, как держу в руках этот самый блок, как распечатываю его с замиранием дыхания…

Но на самом деле в кармане была всего одна. Я распечатаю ее дома. Не спеша, наслаждаясь моментом. Хоть бы вкладыш новый оказался, а то в последнее время они там пихают одни и те же. Как будто во всем блоке все машины одинаковые.

И еще я загадал: какая машина будет там — такая и у меня появится, когда я вырасту и пойду работать.

На улице моросил снег. Куртка быстро покрылась ледяной коркой, в складках материи скопилось хрупкое крошево рыхлых льдинок. В троллейбусе все стаяло, образовались лужицы. А пока дошел до подъезда — снова замерзло.

У двери мерз щенок, белый, с черно-рыжими пятнами. Сырая шерсть смерзлась в сосульки. Я обошел его, поскользнулся на ледяном пятачке и со всего размаха пребольно ударился копчиком о порог.

— Сволочь собачья! Из-за тебя все, — пинком отбросил завизжавшего зверька в снег, — расселся тут.

Животное беспомощно растопырило лапы, пытаясь подняться. Боль и обида от несправедливости охватила меня. Я подбежал к щенку и ударил его пяткой по голове. Из-под ноги он нелепо задергал лапами, его визг разозлил меня еще больше.

— Сдохни, отродье!

Я схватил обмякшее мокрое тело, вытащил из куртки шнурок и соорудил петлю. Свободный конец привязал к дереву, петлю накинул щенку на шею. Сладкая, непонятная дрожь пробежала в груди. Сейчас он умрет. И он этого еще не знает. Зато знаю я. И я буду его убивать.

— Ты, жалкое и бессмысленное отродье…

Петля захлестнулась не сразу, так что пришлось ее подтянуть у шеи. Щенок зажмурил глаза, некоторое время вздергивал лапами, но не скулил. А мне наоборот — хотелось, чтоб он визжал, тяфкал, хрипел… Но он принял смерть молча. Я стоял и с интересом рассматривал живое существо, которое только что сам убил. Я захотел — и отнял у него жизнь. Как судьба, как бог. Пятнадцать минут назад он чувствовал голод, холод и дрожал, а теперь не чувствует совсем ничего, ему ничего не нужно. Так что в какой-то мере я явился для него спасителем. Все равно замерз бы или растерзали взрослые собаки.

А ведь с людьми так же — осенило меня. Они постоянно страдают, терзаются, бедствуют. Но не у каждого хватит сил прекратить эти мучения. Значит, найдись тот, кто ходил и убивал бомжей, нищих, алкашей, наркоманов, — он оказал бы им величайшую услугу. Заодно и обществу. Как на самом деле все просто. Почему же никто не додумался до этого? В каждом городе открыть расстрельную фирму, которая станет заниматься этим. Некоторые, совсем опустившиеся, граждане, уверен, сами пришли бы туда. Расстреливаться.

Вытянутое тельце щенка покачивалось на усиливавшемся ветру. Стало еще холоднее. Я пошел было домой, но спохватился, вернулся и снял трупик с ветки: вдруг кто-нибудь заметит.

Дома все то же. Скучный белый день, тарахтит холодильник на кухне, сливается вода в туалете, мама спит на диване. Чтобы ее не будить, на цыпочках прошел в свою комнату. Почти с ненавистью посмотрел на свой заваленный тетрадями и книгами стол. Как же скучно жить!

Вспомнил про жвачку, достал из кармана и повертел. Не было абсолютно никакого предвкушения, как прежде. Из головы не выходил повешенный щенок. Холодильник затих. Я начал отколупывать обертку. Показался розовый брикетик. Я отложил его в сторону и стал развертывать вкладыш. И уже по отпечатку на обороте понял: опять не повезло, есть такой. Bugatti, серебристый. Некрасивый и пузатый. Триста двадцать выжимает. Мы даже иногда соревновались вот так по вкладышам: у кого скоростнее машина, будто это была наша личная техника, а не всего лишь на вкладыше от жвачки.

— А у меня больше жмет! Моя твою обгонит.

— А моя твою по грязи обгонит.

— Зато моя вон какая, а у тебя вон какая!

Я оторвался от вкладыша и остановил взгляд на комнате. Нет, я не посмотрел на нее новыми глазами и не увидел ничего нового. Напротив, до ломоты в висках — одно и то же, одно и то же. Идет этот длинный, скучный день и будет продолжаться до вечера, когда нужно будет включать электричество и место скуке уступит щемящая тоска — по чему-то неясному, тому, что могло бы произойти, но так и не свершилось. И теперь уж не случится никогда. И среди этих скучных надвинутых стен не будет никаких перемен. Остается только набраться терпения и ждать. Должно быть, что-нибудь произойдет, но не теперь, не в данный момент и не завтра. Завтра просто начнется новый день — точно такой же, как и вчера, как сегодня…

Но, в конце концов, чего осталось ожидать от этой жизни, которая, как утверждают многие, для меня только началась, в которой, по их же словам, «все впереди». Наверное, не видеомагнитофон и даже не компьютер. Это все хочется прямо сейчас, чтобы не упустить момента, когда можно сесть и насладиться игрой, пока еще имеется вкус к игре; и посмотреть «Двойной удар» — пока хочется посмотреть. Потом, гораздо позднее, уверен — все это у меня будет, все случится. Но захочется ли?