Химеры Хемингуэя - [77]
— Исследование, — сказала она, в смущении выдавая единственную правду, которая была совершенно неуместна, но могла прикрыть нас обоих.
— У нее есть вопросы, — объяснил я, не зная, как истолковать ее внезапный румянец, но понимая, что сейчас нужен Анастасии не меньше, чем она мне. — Вопросы относительно Талмуда, на которые я могу ответить лучше, чем она.
— Почему тебя интересует иудаизм? — спросил ее Саймон. — Тебе мало быть писателем? Теперь ты еще и еврейка?
Она так очевидно и сильно вспыхнула в ответ, что я сказал якобы от ее лица:
— Это для новой книги, для ее персонажей.
— Чтобы понять твое прошлое, — вдруг выдала она.
— Откуда мне было знать? — сказал он, крепко обнимая жену. Улыбнулся ей, сжимая объятие. — Она никогда не говорит мне о новом романе, будто ничего и в помине нет. Как мне было понять, что речь обо мне? И как роман, хорош?
— Анастасия может справиться с чем угодно, — сказал я.
— По крайней мере, вместе с Джонатоном, — уточнила Мишель.
Саймон уставился на нее.
— Нам пора идти, — сказал он, — пойдем, Анастасия.
Ее рука скользнула по моей.
— Пока, — сказала она нам и последовала за мужем домой.
Пока Саймон раздевался, Стэси забралась в постель прямо в костюме.
— Так нельзя, Анастасия, — сказал он. — Ты будешь помятая.
Тогда она встала и пошла в ванную. Там она не столько освободилась от одежды, сколько позволила ей упасть со своего скелета. В обхвате она была уже не больше готического шпиля. Все висело на этих узеньких плечах, незаметно подколотое английскими булавками. Обнаженная, она заглянула в зеркало и увидела себя маленькой девочкой. Она подросла, это верно, но, встав на весы, обнаружила, что почти сравнялась с собой в детстве: по весу она почти вдвое уменьшила возраст. Она достала из корзины большую фланелевую рубашку. Как и рабочая одежда ее отца во времена жизни дома, эта рубашка полностью скрывала ее, принимая в свои теплые объятья даже ее озябшие пальцы. Она отперла замок на двери ванной. Муж был уже в постели.
Он не спал.
— Иди сюда, — сказал он. Она взяла сигарету и спички с комода. — Нет, оставь их. — Она подошла туда, где он лежал. Наблюдала за ним и ждала. Он потянулся к ней. Притянул к себе в кровать. Но когда он целовал ее, она лишь смотрела на него через очки. Он снял их. Навалился на нее сверху, как был, в пижаме. Попытался стащить с нее рубашку.
— Пожалуйста, — попросила она, отцепляя его ладони от своего тела. Он направил ее руки к своей промежности. Она нащупала член в разрезе пижамы — слишком вялый, чтобы пробиться через просторную одежду. — Что ты собираешься с этим делать? — спросила она, сжав его, яички и прочее и засунув обратно в пижаму. Потянулась через него, чтобы выключить свет.
В темноте он приподнялся ей навстречу. Ее холодной рукой достал свой пенис из пижамы и, снова взобравшись на нее, засунул ей между ног.
— Мой собственный писатель, — прошептал он. И начал раскачиваться на ней, совершенно невпопад, с закрытыми глазами и гримасой, которую выучился надевать, чтобы демонстрировать удовольствие, столь же чуждое ему, как ей — писательство. Он стиснул ее худое тело. Часто и тяжело задышал, примерно так, как дышат мужчины в приближении кульминации. Предполагалось, что она должна делать то же самое, хотя бы для того, чтобы симулировать оргазм в унисон. Но что-то ее удерживало. Она не отрываясь смотрела в потолок, лишь бы не видеть мужниного спектакля. Она не шевелилась, даже не дышала. Он неуклюже бился на ней, как рыба, вытащенная из воды, которой жена, признаться, нужна была как зонтик.
— Ты скоро кончишь? — уточнил он.
— Я… я уже, — ответила она.
Он остановился на середине толчка. Откатился на свою сторону кровати.
— Хорошо, — сказал он. — Почему ты сразу не сказала?
— Не хотела останавливать тебя, дорогой, — ответила она. — Тебе, похоже, так нравилось.
— Не надо стервозничать.
— Я всего лишь хочу того, что нравится тебе.
— Этот педик Халцедони Боулз отвесил тебе пару комплиментов, и теперь ты уже слишком хороша для меня?
— Я твоя покорная жена. Я сделаю все…
— Например, поставишь меня в идиотское положение на людях? Мы повесили вас в ванной?
— Не я повесила туда этот постер.
— Эстамп, Анастасия. Иногда мне кажется, тебе вообще плевать на все, что меня интересует.
— Ты ничего мне не рассказываешь. Тебя вечно нет дома. У тебя есть Жанель.
— Сегодня вечером я был с тобой. Жанель хотела пойти. Я сказал «нет».
— Естественно. Всем так хочется встретиться с неуловимой Анастасией Лоуренс.
— Вот уж не думал, что ты так рано станешь такой тщеславной.
— С твоим примером перед глазами это совсем не трудно.
Он ударил ее, отдернул руку.
— Прости меня, пожалуйста, — сказал он.
— Все в порядке. Если твой дряблый хер не способен…
Он ударил ее снова. Не извинился. Она встала с кровати, забирая с собой стеганое одеяло.
— Куда ты? — спросил он.
— Туда, где смогу уснуть без изнасилования и побоев.
— Ты моя жена, — возмутился он, когда она стащила покрывало. — Это покрывало не твое. Вся эта квартира — моя собственность, и на моей территории ты будешь поступать, как я скажу. Я заберу у тебя кабинет. У тебя ничего не останется.
