Химеры Хемингуэя - [5]

Остановиться на этом он не мог. Когда Мишель, моя девушка, не могла меня понять, Саймон сочинял для нее байки, унимал ее замешательство — так средства для подавления аппетита снимают голод. Какого черта я мучаюсь, редактируя самого себя, когда рядом Саймон, который сделает это за меня и настолько лучше меня, что мое наличие становится во всех смыслах и отношениях излишним?

Саймон никак не мог оставить меня в покое. Саймон позвонил. И сказал:

— Я хочу выставить твою работу в галерее.

— У меня нет никакой работы.

— Именно это я и хочу выставить.

— Я писатель.

— Именно поэтому я и хочу тебя выставить.

Месяцем позже я получил конверт с приглашением. Обычное приглашение, какие рассылал Саймон, — черные буквы на белом пергаменте, — но на сей раз там значилось мое имя. Приглашение на «Пожизненное предложение».

iv

Прибывает Анастасия. Мишель ее сопровождает. Они вместе входят в «Пигмалион» — пустоту, заполненную людьми такой красоты, какую Анастасия только и встречала, и все одинаковые, будто спроектированные.

— Эти люди и есть шоу? — спрашивает она.

— Им бы хотелось так думать.

— А мы?

Мишель смотрит на Анастасию. Очки в роговой оправе. Драное платье. А они шоу — Мишель и Анастасия?

— Знаешь, мы, пожалуй, зрелище.

Это нравится Анастасии. Она хочет играть свою роль. Она ученый, исследователь и, значит, должна приспособиться, работать под прикрытием. Она снимает очки.

— А где же искусство? — спрашивает она, водружая их обратно на нос.

— Я же объясняла, Стэси. Саймон выставляет концептуальную работу. Это произведение Джонатона, оно…

— Я все равно не понимаю. Джонатон романист. Почему я никогда его не видела? Иногда я сомневаюсь, что у тебя по правде есть бойфренд.

— Когда бы ты могла его увидеть, интересно знать? Ты же все время то учишься, то в библиотеке.

— Ты мне так и не ответила: где искусство?

Но их уже заметили.

Подходит Саймон, в гибких пальцах три высоких бокала с шампанским, словно букет.

— Мишель, — говорит он, целуя ее в щеку. — А вы, должно быть, Анастасия.

Он скользкий тип, этот Саймон, светский домушник в черном костюме. Рубашка тоже черная. Когда он движется, лишь его галстук, изредка мелькая в галогеновом освещении, выдает темно-пурпурное томление.

— Меня зовут Стэси, — говорит она, принимая бокал. Пробует шампанское.

— Анастасия. — И смотрит ей в глаза, он выше на полтора фута, и как Стэси может возразить, отказать этому человеку в полной версии своего имени? — Идемте, я покажу вам, что тут есть.

Он оставляет Мишель наедине с шампанским и вторым поцелуем, уже в другую щеку. Притягивает к себе Анастасию, обнимает одной рукой, шампанское — в другой, и так они разгуливают по галерее. Он рассказывает ей об искусстве. Он говорит обо мне.

Я тоже там. Можете не сомневаться. Прямо там, в зале, сам по себе, пью у бара шампанское и опять шампанское. Мишель меня находит. На пути к бару она прорывается сквозь дюжину разговоров с хранителями, арт-дилерами и коллекционерами — они определяют наши вкусы, их именами именуют отделы музеев, гранты и общежития в Университете Лиланда. Мишель задает им вопросы. Она им нравится. У нее суждения, которые они в силах внятно повторить, а еще симпатичный ротик.

Она пробирается ко мне. Симпатичные губки еле касаются моих, которые тоньше и невзрачнее. Ее губы асексуальны, как материнская грудь. Моя прагматичная Мишель, ты всегда хотела побыстрее покончить с липкой сладостью сексуальной неразберихи и сделать меня своим ребенком.

— Привет, — говорит она.

— Зачем он меня в это втянул?

— Саймон помогает твоей карьере, дорогой. Ты сам понимаешь.

— Он продает мою смерть с молотка.

— Ты слишком болезненно к этому относишься. Я думаю, он просто пытается сделать твой маленький проект чуточку интереснее.

— Он принимает от людей заявки на «Пожизненное предложение», чтобы на вырученные деньги достроить мавзолей, где меня и похоронят. Вот это — болезненно.

— Где похоронят твою семью, если угодно. — Она снова целует меня. — И если ставки будут расти в том же духе — а Саймон говорит, что прием не закроется до твоего последнего вздоха, — там хватит места для твоей жены и со временем даже для детей.

— У меня нет ни жены, ни детей. С какой стати Саймону взбрело в голову выставить проект, который предназначался для меня одного?

— Но ты же умрешь, дорогой. Причем скорее рано, чем поздно, если будешь пить столько шампанского. — Она забирает у меня бокал. — Может, минеральной воды? С ломтиком лайма?

— Нет. — Я отнимаю у нее шампанское.

— Ну тогда хотя бы потусуйся, милый. Сегодня ты у нас гвоздь программы.

— Я никого не знаю.

Я отхожу от бара, потому что ее накладные плечи закрывают от меня Анастасию, но Мишель, конечно, делает вывод, что мне не терпится познакомиться с размалеванными стервятницами вдвое, а то и втрое старше меня, покровительствующими моей смерти на благо репутации Саймона.

— Это миссис Стивенс, — говорит Мишель, — а это двойняшки Лэндисторп.

А Стэси по-прежнему с Саймоном. Стоят перед его кабинетом, и она вновь снимает очки. Стэси закуривает, а Саймон — он предлагает ей свой бокал вместо пепельницы. Пока старшая мисс Лэндисторп описывает свои акварели, которые — неужто она желает меня утешить, мол, не я один когда-нибудь умру? — она тайно завещала музею «Метрополитен», я смотрю, как коммерческий директор Саймона пробирается к Анастасии, и лекция о курении в художественной галерее уже надувает ее губы.