Химера - [34]

— Диззи. Это мой брат Макс, а это мама Элис и дядя Норман, они из полиции.

— Как страшно! — он в притворном ужасе прикрыл голову руками, — и кого они здесь ловят? Наверное, хитроумного бандита Вотрена, про которого писал Бальзак?

— Здравствуйте, сэр, — вмешался полковник, — Вотрен, увы, скончался примерно 200 лет назад. Между прочим, именно он организовал парижскую криминальную полицию, хотя до некоторого момента действительно промышлял бандитизмом.

— Тогда кого вы ловите?

— Они никого не ловят, — вмешалась Тейра, — они хотели узнать у тебя про Седну Джерри. Представляешь, на нашу Джерри охотились исламские террористы.

— Они уже, наверное, все умерли, — предположил Соакюк.

— Почему вы так решили? — удивилась Элис.

— А разве нет?

— Не совсем, — сказал Норман, — некоторых мы задержали.

Соакюк громко цокнул языком и пробурчал:

— Им сильно повезло.

— Не думаю. Суда еще не было, но, скорее всего, их посадят довольно надолго.

— Из тюрьмы обычно выходят, а из мира теней обычно нет, — возразил шаман, — Седна не любит, когда на нее охотятся. Пойдемте в дом, я угощу вас чаем с ягодами.

… Они сидели в небольшой гостиной, стены которой были увешаны множеством самых необычных предметов и пили из больших глиняных кружек ароматный чай. Соакюка даже не надо было ни о чем спрашивать, он рассказывал так, будто заранее знал, что больше всего интересует его собеседников.

— Аммасут, ее приемную мать, я хорошо помню. Она была красивая, и имела много детей от разных мужчин. 10 или больше, не знаю. Теперь уже все уехали. В то время у нее уже были внуки, старшая дочь вышла замуж за норвежского нефтяника, старший сын сделал хороший рыбный бизнес в Канаде, а второй сын занялся туризмом в Исландии.

— А не знаете, что с ней случилось? — спросила Элис, — В полицейском досье написано «пропала без вести».

— Аммасут без вести пропасть не могла, — веско сказал шаман, — наверное, когда стала совсем старая, то уехала к кому-то из детей, а полиции сказать забыла.

— Я знаю, что здесь нередко люди пропадают в море, — заметил Норман.

Соакюк рассмеялся и от избытка чувств хлопнул себя по коленям.

— Приемная мать Седны пропала в море? Скорее Луна пропадет в море вместе с Большой Медведицей и Полярной звездой. Так вот, в то время Аммасут было уже сильно больше пятидесяти. В таком возрасте не очень хорошо рожать, но без малышей ей было скучно. И вот, как-то утром, идет она кормить ездовых лаек, а там — девочка, примерно годовалая.

— Подкинули? — предположила Элис.

Шаман пожал плечами и продолжал:

— Аммасут очень радовалась, что девочка уже немножко говорит на нашем языке и даже знает свое имя. Правда, удивлялась, что имя такое странное, но уж какое есть, такое есть. Менять нельзя. Потом уже все поняли, что имя не странное, а правильное. В ту зиму, когда ей исполнилось 6 лет, на той стороне пролива появился белый медведь. Он таскал собак, это иногда бывает. Однажды посреди ночи он зашел на двор Аммасут, и, конечно, лай собак ее разбудил. Потом она рассказывала, как перепугалась, увидев, что дверь открыта, а Седны в доме нет. Вышла на двор — а девочка босиком и в одной рубашке, подходит к белому медведю вплотную, касается его рукой и говорит…

Шаман нараспев произнес несколько слов на эскимосском и пояснил:

— Это значит: «я — Седна, ты — медведь, и ты — мертв». Он упал и умер. Прибежали соседи с фонарями. Говорили, этот медведь был смертельно ранен в схватке с большим моржом. На нем были глубокие раны от клыков. Это бывает. Удивлялись, что с такими ранами он мог еще ходить и охотиться на собак. А девочке просто повезло.

— Странная история, — сказал Норман, после некоторой паузы.

— Да, — согласился Соакюк, — странная. Вокруг нее происходило много странного. Чего только не рассказывали про нашу Седну. Но вас, наверное, больше интересуют не слухи, а то, что я видел сам?

— Да, — призналась Элис, — все-таки слухи сильно искажают события, не так ли?

— Так, — согласился шаман, — но, я подозреваю, вы не очень-то мне поверите… Хотя, кто знает. Мне кажется, вы и сами кое-что видели.

Норман утвердительно кивнул и Соакюк продолжил.

— Для старших сводных братьев и сестры Седна была как дочь, и кто-нибудь из них все время брал ее с собой то в Америку, то в Исландию, а то и в Европу. Так она объездила полмира, много повидала, наверное. Но все равно ей очень нравилось сюда возвращаться, а ко мне она заглядывала непременно. Как-то весной Гуннар из Петерсварде подвозил ее через озеро, и они провалились в трещину в полутора километрах отсюда. Гуннар зацепился штаниной и пошел ко дну вместе со снегоходом. Седна сбросила пуховик и унты, нырнула за ним, вытащила, откачала и доволокла до моего дома на куртке, как на санях, — шаман помолчал немного и продолжил, — в тот день была метель и 30-градусный мороз. Гуннар был крепкий мужчина, но замерз бы насмерть, если бы не сухой пуховик Седны. Она переодела его, как только вытащила. Пуховик был большой, армейский.

— Погодите, а как она сама? — удивился Норман.

— В мокром свитере и мокрых штанах, — ответил Соакюк, — когда она ввалилась в дом, от нее от всей шел пар, как изо рта лайки. Хей, давай быстро спасать дядю Гуннара, так она сказала. Она даже не замерзла, у нее были теплые руки. Мы его отогрели. Если человек жив, его всегда можно отогреть, только надо делать это правильно. А потом Седна стала есть. Она съела подряд четыре фунтовых упаковки бекона.