Хилтоны. Прошлое и настоящее знаменитой американской династии - [28]

– Женщины, не умеющие обращаться с деньгами, попадают в неприятнейшие ситуации, – так вспоминал Конрад свои слова, сказанные Жа-Жа (что наряду с его расчетливой экономностью выказывало несколько высокомерное отношение к женщине, довольно обычное в то время). – И у нас с тобой таких проблем не будет.

Они с Жа-Жа занимали места в торцах длинного стола, Несколько слуг под руководством дворецкого Уилсона подавали одно блюдо за другим, незаметно убирая опустевшие тарелки.

– Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать, – сказала Жа-Жа.

– Джорджия, – заявил он, – отныне ты можешь рассчитывать на определенный бюджет. В начале каждого месяца я буду выдавать тебе чек на 250 долларов. Можешь тратить их как тебе угодно: на одежду, парикмахера, косметику, завтраки, чаевые и все в этом духе.

Она кивнула.

– А домашние расходы – мебель, ткани, еду – ты будешь оплачивать с моего счета.

Она снова кивнула.

– Но если ты выйдешь за пределы суммы, выделенной на твои личные расходы, этот перерасход будет вычтен из твоих денег на очередной месяц. Хотя бы научу тебя разумно тратить деньги, – сказал он наставительным тоном. (Чтобы было понятнее, тогдашние 250 долларов эквивалентны сегодняшним трем тысячам, что представляется значительной суммой.)

– Конрад, я не ребенок, – вспыхнула возмущенная Жа-Жа. – И я тебе не дочь, а жена.

Интересно, что в это же самое время его сын-подросток частенько обсуждал с отцом вопрос своих расходов. Так, на днях Баррон передал отцу список своих расходов и объяснил, почему ему нужно на карманные расходы больше двух долларов в неделю, или, как он выразился, «поднять ему жалованье». На телефонные разговоры у него уходило 50 центов в неделю, и за эту неделю у него образовался долг в 20 центов, что, по соглашению, аналогичному соглашению с Жа-Жа, означало уменьшение «жалованья» в следующем месяце. В той же записке он объяснял, что тратит на транспортные расходы 82 цента в неделю. Подробно разбирая другие расходы за неделю, он приходил к выводу, что ему необходимо повысить «жалованье» на 3 доллара, то есть довести его до 5 долларов. Его рассуждения убедили отца, и тот согласился увеличить ему «жалованье», но только до 4 долларов.

Но держать жену на ограниченном бюджете было труднее, чем сына. Как он вспоминал: «Я старался убедить свою Цирцею в необходимости разумно тратить деньги, но с таким же успехом я мог обращаться к статуе в парке».

Однажды Конрад заметил счет на шесть домашних халатов из шифона. Он возмутился и стал выговаривать Жа-Жа за эту покупку.

– Да, я купила себе халаты, – с самым невинным видом призналась она. – Но они же для дома! А ты сам сказал, что все домашние расходы оплачиваются за твой счет.

Он только засмеялся в ответ на ее довод. Когда же она попыталась на том же основании потребовать права покупать подарки для «домашних друзей», то есть друзей, приезжающих к ним в гости, он просто не знал, что сказать.

– Я понял, что гламур стоит денег, – шутил Конрад, – а Жа-Жа была в высшей степени гламурна.

Но если говорить серьезно, то Конрад строго контролировал бюджет Жа-Жа. Если она тратила на свои нужды 5 или 10 долларов и относила эти расходы на счет мужа, он соответственно сокращал в следующем месяце деньги на ее карманные расходы. Она жаловалась, что это не позволяет ей тратить столько денег, сколько тратят женщины из круга Конрада, что она чувствует себя униженной, вынужденная считать каждое пенни, тогда как они нисколько не ограничивают себя в расходах. А он объяснял, что, следовательно, ей следует обуздать свои аппетиты.

Еще одна проблема, с которой столкнулся Конрад, была крайняя эгоистичность его супруги. Всю жизнь он стремился быть полезным обществу и своим участием в благотворительных мероприятиях помогал людям. Убеждал ли он людей в необходимости обращаться к Богу с молитвой, требовал ли он добросовестной службы от своих иностранных рабочих, чтобы они могли поддерживать свою семью в родной стране, он действительно заботился о своих собратьях по разуму, а вовсе не играл в этакого добродетельного бизнесмена. Тогда как Жа-Жа думала только о самой себе.

Сколько раз Конрад пытался втолковать Жа-Жа, что необходимо что-то делать для других, – как-то раз предложил ей посетить убежище для бездомных и посмотреть, что значит накормить бедняка, – но на нее его доводы не оказывали ни малейшего влияния. Она практически ничего не знала о событиях в мире, интересуясь только ситуацией в Венгрии, поскольку та могла плохо отразиться на ее семье. Ничто ее не волновало, кроме ограниченной суммы на расходы, выделяемой ей мужем. Единственной ее страстью были походы в магазины, помимо этого Конраду ничем не удавалось ее заинтересовать. Ко всему прочему, у нее был совершенно необузданный характер.

– Жизнь с ней можно было сравнить с бенгальским огнем, – говаривал Конрад о своем браке с Жа-Жа. – Красиво, эффектно, но никогда не знаешь, когда он вспыхнет. Но когда каждый день похож на Четвертое июля и то и дело вспыхивают эти фейерверки, жизнь становится невыносимой.

Он отдался своему влечению к Жа-Жа и принял это преходящее чувство за глубокую и верную любовь – по-видимому, сказалось отсутствие опыта в таких вещах. К тому же она отказывалась вступать с ним в интимные отношения до тех пор, пока они не поженятся, таким образом держа его на крючке. Ему следовало сообразить, что она по-своему манипулировала им; казалось бы, он был достаточно опытен, да и она не была невинной девочкой. Тем не менее он поддался на эту удочку. И теперь он поверить не мог, в каком ужасном положении оказался. Когда он вспоминал, от чего отказался ради того, чтобы быть с нею, – то есть от своей религии, – он не мог простить себе своей наивности.