Хэппи Энд - [46]

Кирилл явился в районе трёх утра. Пропитанный алкоголем и табаком, весь какой-то заплёванный… Сперма, что ли… Но я рада, что пришёл и живой.

Он ещё спит. А я стала собирать стирку… Вошла тихонько к нему в комнату просто, чтобы подобрать его вещи… Вечно валяются, где попало… Разбросанные… И нашла письмо. Из джинсов высунулся кончик. От Марго. То самое. Я вытащила, не стирать же его вместе со штанами, в конце концов.

Паша, можешь надо мной смеяться, судить меня, как хочешь, только я не сдержалась и письмо это прочитала. И в голове образовалось такое, что решила сунуть письмо в скэннер и послать тебе. Пусть я тысячу раз не права, но я должна с тобой поделиться, иначе просто лопну от избытка чувств. Прочти и напиши, что ты об этом думаешь. И не забудь стереть немедленно после того, как прочтёшь. Обязательно сотри, слышишь?

«Кирилл.

Я знаю, что была тебе плохой матерью, то есть, что я — совсем никакой. Сейчас вот пытаюсь исправить, а в моих силах не так уж много. И слишком поздно. Ты — взрослый человек, с устоявшимися желаниями и стремлениями. Мне не остаётся ничего другого, как решиться на этот последний, отчаянный шаг. Или отчаявшийся? Вот смешно: русский язык позабыла.

От всей моей заблудшей души надеюсь, что моя смерть спасёт тебя. Значит, я должна сделать то единственное, что ещё могу.

Я искала тебя в ту ночь. Хотела поговорить. Узнать, каким ты стал без меня. Крутилась вокруг палатки Олега, потому что видела раньше, как ты отправился туда отдыхать. Понятно, наши песни вряд ли могут тебя заинтересовать… Спать же на природе, должно быть, приятно. Я видела, как ты выскочил из палатки. По дороге ты как будто чистил какой-то твёрдый предмет мягкой тряпкой… Потом с ужасом сообразила: это был пистолет. Ты пытался впихнуть его во что-то… Шапку, что ли… Сначала я не была уверена, ни что за предмет, ни в том, шапка ли это, ни в том, серая ли. Всё-таки, темень стояла глубокая. Ну а утром поразмыслила хорошенько и, в конце концов, обо всём догадалась. Совсем недавно… Сопоставив факты, вдруг всё поняла.

А тогда, там… Через некоторое время в похожей шапке вдруг увидела Мишку. Он сказал, что вытащил из моей сумки. У меня ничего серого вообще никогда не бывает, просто не к лицу мне серый цвет. Мишка был в стельку в ту ночь, а после сболтнул, что всё знает, поскольку видел, кто убийца. Я постаралась убедить его, что ему померещилось спьяну.

Любые вещи, которые видишь в ночной тьме, кажутся неубедительными, а уж при таких-то обстоятельствах… Всё, что произошло, выглядело миражом, вернее, ночным кошмаром, пьяным бредом… Поэтому я пошла обратно к тому месту, едва дождавшись рассвета. Как будто, чёрт меня гнал. Увидала расплывшееся по боку палатки кровавое пятно. Костистая ледяная рука сжала горло изнутри… Несмотря на страх, я заглянула в палатку. Да, пуповина, связывавшая меня с тобой когда-то, давно перерезана, тем не менее связь существует, да ещё какая крепкая! Не беспокойся, понимаю: тебе не до моих эмоций, поэтому продолжаю о фактах. Значит, обнаружила два трупа. Руки женщины сжимали серый шарфик, той же выделки и того же материала, что шапка на Мишке, которую по его утверждению, он вытащил из моей сумки.

Не надо было быть великим мыслителем, чтобы угадать, кто сунул мне в багаж злосчастную шапку. Я поняла, что когда ты застрелил женщину, она, сползая, нащупала последнюю соломинку — твой шарфик — и стянула его. А вытащить потом этот шарфик из её рук ты не смог, поэтому решил избавиться и от шапки. Ну, и заодно — утопить человека, которого ты ненавидел в жизни больше всех других людей. То есть, меня. Значит, ты слышал ругань твоего отца и той ведьмы в мой адрес, когда якобы ушёл спать. И, безусловно, понял, что я и есть твоя мама. Всё просчитал ещё до момента моего решения явиться с признаниями к этой… твоей… опекунше. От Мишки узнала, что ты у неё, и отважилась. Между прочим, алкаша несчастного не бойся: он ничего не помнит. К тому же, я написала следствию такое письмо, что они должны мне поверить и закрыть это дело. Ну, и шапка, разумеется… Из моей сумки…

Что ж, долги надо платить. У меня их — хоть поварёшкой хлебай. Но ты — самый главный, самый огромный, самый греховный. Жаль, что приходится это делать вот так. Да ведь я только теперь и осознала, что люблю тебя. Всегда любила, помнила, страдала.

Прости меня, если возможно меня простить. Жизнь моя непутёвая. Вот и смерть дурацкая. Но твоя жизнь продолжается. Даю тебе её второй раз. И опять оставляю на произвол судьбы. Вот какая я безалаберная. Но, может, у тебя всё ещё будет хорошо. Как бы я этого хотела!

Прощай, сын. Теперь уже навсегда и бесповоротно.

Твоя мама.

   Любопытной Варваре

   Длинный нос оторвали,

   Улыбнувшись коварно,

   Намекнули на нары,

   А пока, что есть прыти,

   Пусть уносит копыта,

   А не то будет битой

   И ни-ни любопытной.

   На базаре Варвару

   Ни за грош продавали,

   А лихие гусары

   Растерзали гитару

   И с улыбочкой дикой,

   Чтоб до нервного тика:

   Будешь знать, как пиликать,

   И вообще не чирикай.

   Беспощадно Варвару

   Потребили на пару

   И в занюханном баре