Хендерсон, король дождя - [19]

— О, сэр, — произнёс Итело. — Люди напуганы. Они никогда не видели таких животных.

— В последний раз, — припомнил я, — нашествие лягушек имело место в Египте.

Этот эпизод ещё больше усилил во мне ощущение доисторической эпохи. Так вот почему народ арневи встретил нас водопадом слез! Оригинально, чтобы не сказать больше! Теперь, когда все встало на свои места, вода в цистерне показалась мне чёрной! Она прямо-таки кишела лягушками, которые резвились вовсю. Некоторые выпрыгивали на мокрый камень — красно-бело-зеленые, с трясущимся горлом и выпученными глазками. Я неодобрительно покачал головой, причём это неодобрение относилось не столько к лягушкам, сколько к себе самому. Если старому дураку приспичило шастать по свету, он должен быть готов к встрече с самыми дурацкими феноменами.

— Ну, погодите, сукины дети, — мысленно сказал я этим тварям, — вы у меня ещё попляшете в аду, прежде чем я слиняю отсюда.

ГЛАВА 6

Над цистерной с тёплой водой, поочерёдно принимавшей жёлтый, зелёный и чёрный цвет, вилась мошкара. Я сказал Итело:

— Вам нельзя обижать животных. Но что, если придёт посторонний человек вроде меня и сделает это за вас?

По поведению Итело я понял, что он не вправе поощрять меня к уничтожению живых существ, но, если я сделаю это на свой страх и риск, он и его народ будут считать меня избавителем. Он не дал прямого ответа на мой вопрос, однако продолжал вздыхать и приговаривать:

— Плохие времена. Исключительно тяжёлые времена.

— Ладно, Итело, предоставьте это мне.

И я заскрежетал зубами в полной уверенности, что мне суждено стать палачом лягушек. Дело в том, что арневи питаются почти исключительно молоком, так что их жизнь в буквальном смысле зависит от коров. Они не едят мяса, за исключением тех случаев, когда совершают обряд по случаю естественной смерти любимого животного. И то они считают это формой каннибализма и обильно проливают слезы. Потеря сразу нескольких коров стала для них катастрофой. Так что, уходя прочь от цистерны, я словно уносил её с собой; её содержимое вошло в мою кровь и плоть и плескалось во мне при каждом шаге.

Мы направились к «моей» хижине. Я хотел немного привести себя в порядок перед представлением королеве. По дороге я прочёл принцу небольшую лекцию.

— Знаете, почему евреи потерпели поражение от римлян? Потому что воздерживались от боевых действий в субботу. Ваши проблемы с водой — из той же оперы. Неужели соблюдение традиций важнее вашей жизни и жизни коров? Надо жить — хотя бы для того, чтобы создать новую традицию!

Принц слушал и время от времени вставлял реплики:

— В самом деле? Гм. Интересно. Просто поразительно!

Хижина, где нам с Ромилайу предстояло квартировать, стояла в глубине небольшого дворика и была, как другие, сделана из глины, с конической крышей. Внутри было светло и пусто; у меня возникло ощущение непрочности. Под потолком на значительном расстоянии друг от друга были уложены просмолённые балки, а поверх них настелены пальмовые листья. Я сел на что— то вроде низкой табуретки. Итело, который вошёл вслед за мной, оставив свою свиту жариться на солнцепёке, сел напротив меня, а Ромилайу принялся распаковывать вещи. Жара достигла верхней точки; тишина царила мёртвая, только у нас над головами среди стеблей шуршали крошечные существа — какие— нибудь жучки, или маленькие птички, или летучие мыши. Я так вымотался, что не было сил даже выпить, хотя мы прихватили с собой несколько фляжек с «бурбоном», и не мог думать ни о чем, кроме треклятых лягушек. Однако принц рвался поговорить; поначалу я принял это за проявление общительности, но потом заподозрил некую цель и насторожился.

— Я учился в школе в Малинди, — рассказывал он. — Чудесный, замечательный город!

Позднее я посетил этот городок на восточном побережье, с причалом для одномачтовых судов — один из центров арабской работорговли. Итело поведал мне о своих странствиях вместе с приятелем, Дахфу, теперешним королём варири. Они ходили по Красному морю и работали на железной дороге, ещё перед первой мировой войной проложенной турками к Аль-Медине. С этой историей я был немного знаком: моя мать принимала активное участие в борьбе армян, — а из книг о Лоуренсе Аравийском узнал, как широко система американского образования распространилась на Среднем Востоке. Если не ошибаюсь, молодые турецкие радикалы, в том числе знаменитый Энвер-паша, обучались в американских школах — хотя я не раз задавался вопросом: каким образом они переходили от «Деревенского кузнеца» и «Нежной Алисы и смеющейся Аллегры» к войнам, заговорам и кровавой резне.

— Что ж, — прокомментировал я, — должно быть, вам было полезно повидать свет.

Принц улыбнулся, но во всем его облике появилась какая-то напряжённость; он широко расставил колени и упёрся в пол сжатой в кулак рукой. Я почувствовал: что-то надвигается. Мы сидели друг против друга на низеньких табуретках в крытой тростником хижине, похожей на большую корзинку для шитья. Все впечатления последних дней — долгий переход, ночное ржание зебр, неповторимый колорит Африки, больная скотина, плакальщики, жёлтая вода в цистерне, битком набитой лягушками, — только-только улеглись у меня в голове. Наступило хрупкое — чтобы не сказать опасное — равновесие.