Хедвиг совершенно не виновата! - [16]
Хедвиг чувствует, как затылок пронзает ледяной холод. Это самый дурной поступок из всех, что она когда-либо совершала. Она ещё никогда никого не била. Но тут она просто не могла сдержаться. Зачем он стал обзывать её? Сам виноват!
Скоро звенит звонок. Хедвиг видит каплю крови на крыльце, в раздевалке по полу тянется длинная кровавая дорожка. Но Альфонса там нет, его отвели к медсестре. В классе Хедвиг поджидает учитель. Он весь трясётся от злости, подлетает к ней и хватает за руку.
– Что ты натворила? – орёт.
Хедвиг сидит неподвижно и выслушивает, как учитель отчитывает её, холодная и непроницаемая, как камень. Драться нельзя! Нельзя взять и ни с того ни с сего расквасить нос другому человеку! Отношения выясняют словами, а не кулаками!
Хедвиг тихо отвечает: «да», «нет», «да». Руки болят, на кулаках ссадины. Почему-то никто не говорит о том, что дразниться и кричать «ослиха» тоже нельзя.
Под конец учитель велит ей сходить к медсестре и извиниться перед Альфонсом, который лежит там с белым бантиком на носу и плачет.
Хедвиг медленно встаёт. Опять это слово «прости». Самое трудное слово, которое она знает.
Только сейчас всё в сто раз сложнее! Почему это она должна просить прощения, а не Альфонс? Ведь это она ходила по двору, как последняя дурочка, когда все остальные бегали за ней и смеялись.
Ни за что на свете! Хедвиг хлопает дверью, быстро одевается и уходит. Учитель что-то кричит ей вслед, но она уже далеко.
Под ногами ещё лежит белый красивый снег. Но там, где проходит Хедвиг, на земле остаётся длинная и злобная вереница коричневых следов. Гадские задиры, которые дразнят других! Гадские учителя, которым плевать на справедливость! Чтоб вы все провалились!
Хедвиг идёт в лес и сидит там до конца уроков в своей тонюсенькой курточке. Иногда она с размаху пинает камень или дерево. Иногда из глаз льются слёзы. Когда подъезжает автобус, она пулей влетает в дверь. Она ни с кем не разговаривает. Всю дорогу до дома сидит, прижавшись лбом к стеклу. Стекло холоднющее, но голова кипит.
На засыпанном снегом компосте стоит Макс-Улоф и орёт на всю округу. В стойло он идти не хочет, он предпочитает мёрзнуть на улице.
– Почему ты такой глупый?! – кричит Хедвиг. – Ненавижу тебя!
И тогда Макс-Улоф замолкает. Он долго смотрит на неё своими узкими глазками. Потом разворачивается и уходит. На кончике хвоста болтается ледышка.
Макс-Улоф пропал
Вечером кошки ложатся у батареи и засыпают. Дребезжащий звонок телефона будит их, они поднимают головы и недовольно потягиваются. Мама бежит отвечать. Хедвиг и папа сидят на диване, молчаливые, как два мертвеца. Только телевизор тарахтит про всякую чепуху. Сегодня ночью ожидается снегопад, сообщает дикторша.
Когда мама возвращается в гостиную, лицо её бледно, а губы сжаты. Она выключает телевизор. Папа удивлённо смотрит на неё.
– Звонил учитель, – говорит мама, пристально глядя на Хедвиг. – Знаешь, что он рассказал?
Хедвиг пялится в телевизор, хотя экран погас.
– Да, – шёпотом отвечает она.
Мама подпирает руками бока.
– Альфонс попал в больницу со сломанным носом.
– Да, но он меня дразнил.
– ЭТО НЕ ЗНАЧИТ, ЧТО МОЖНО ДРАТЬСЯ!
Хедвиг молит.
– ДРАКОЙ НИЧЕГО НЕ ДОБЬЁШЬСЯ!
Рот Хедвиг сжат, как будто губы зашили иголкой с ниткой.
– И убегать тоже нельзя! – продолжает мама. – Если учитель сказал попросить прощения, значит, надо это сделать! Обещай, что никого и никогда больше не будешь бить!
Слёзы текут по щекам. Хедвиг скрещивает руки на животе.
– Хедвиг, милая, – говорит мама. Её голос снова звучит мягко. – Что он такого сказал?
– Он сказал «ослиха».
Проходит три секунды, не больше. Папа вскакивает и выбегает из комнаты. Дверь в каморку захлопывается.
Он долго сидит там один. Десять минут, двадцать, почти полчаса. Потом дверь открывается.
– Хедвиг, подойди ко мне, пожалуйста.
Хедвиг сползает с дивана и входит в каморку. Папа сидит за столом. Он грызёт большой палец и не знает, как начать.
– Вот как, ты сегодня подралась, – в конце концов выдавливает он. – Я и не думал, что ты на такое способна.
Хедвиг напряжена до предела. Больше упрёков она не вынесет. Если папа скажет что-то ещё, она умрёт.
Но папа гладит её шершавой рукой по щеке. В глазах блестят слёзы.
– Прости, – говорит он.
Что? Хедвиг ничего не понимает. Она думала, он злится на неё из-за драки и всего этого вранья. Думала, он в бешенстве оттого, что она стыдится Макса-Улофа!
Нет, признаётся папа, ему самому стыдно. Стыдно, что он вообразил, будто осёл может заменить лошадь. Это он виноват, что Хедвиг начала врать в школе. Поэтому он так долго молчал.
– Прости, креветочка, – повторяет он и обнимает её.
Его руки большие и тёплые. Волосы Хедвиг цепляются за щетину. Сидеть так очень хорошо.
Но потом он вдруг резко встаёт. Он сейчас же поедет к Карлу-Эрику и снова попросит у него прицеп. Он вернёт Макса-Улофа Пэрсону, потому что не может больше видеть эти страдания!
Папа сбегает по скрипучей лестнице. Кошка Гавана спускается за ним, и скоро Хедвиг слышит, как папа широкими решительными шагами выходит на улицу, в зимний вечер.
И ей сразу становится ясно, что это неправильно. Нельзя отдавать Макса-Улофа. Он должен остаться здесь, в «Доме на лугу», и пусть орёт и капризничает сколько хочет. Она не сможет смотреть, как его увозят к злодею Пэрсону, а всё только потому, что она от него отказалась!
