Хазары - [21]

 Сталин полновластным стал владыкой.

 Палачей — евреев как, простых людей

 Стал бросать в ГУЛАГ:

 "Сиди и не чирикай!"

 Что тут скажешь? Сталин...

 Конечно же палач.

 Но вернул иудам часть долгов кровавых.

 В лагерях аукнулся им в избах детский плач,-

 Стрелял левых также как и правых.

 Ну а дальше больше,—

 С Гитлером Война.

 Сталин защищал от беды державу.

 Рассчитались с немцами мы при нем сполна,

 И вернули Родине воинскую славу.

 В трудный час России

 Снова я в строю,

 Вновь рискую буйной головою.

 Громко ведь не скажешь — Родину люблю!

 Что-то в этом чувстве есть такое...

 Самому мне странно: русский офицер,

 Четырех Георгиев имею,

 Как гроза чекистов —

 Многим я пример, но помог в войну и не жалею.

 Помогал России, а не палачам.

 Им на этом свете нет прощенья.

 Мир уже не верил сладким их стихам,

 Кровь невинных требует отмщенья.

 Все вожди кремлевские — банда пауков!

 Пожирающих друг друга ради Власти.

 Сколько крови пролито в череде веков

 Ради этой беспощадной страсти!

 И Хрущев иуда

 Кровавый был сатрап,

 Отказал в могиле мертвому тирану,

 Шут застольный! Преданный

 И трусливый раб!

 Мертвые не имут

 Ни хулы, ни сраму.

ЭПИЛОГ

 memento mori!

 К ней на склоне лет

 Мой дед готовил душу свою строго,

 И стоя у могильного порога,

 Поведал мне семейный наш завет:

 — Служить России!

 В этом наша Честь!

 Служить ей истово!

 Без страха и упрека.

 Служить! Не зная времени и срока,

 Отвергнув выгоду, тщеславие и месть.

 Я ухожу.

 Теперь внук, твой черед.

 Теперь ты сам ответчик перед Богом.

 Не любит он молитв высоким слогом,

 Но судит по делам

 И дел высоких ждет,—

 Из жизни уходил дед тихо, строго,

 Не давая воли мукам плоти:

 — Гложет,— говорил,— за Вас тревога:

 Как легко и пусто Вы живете.

 Эта легкость неугодна Богу,

 Горек хлеб за этот смертный грех.

 Трубят ангелы небесные тревогу

 И нечистого я слышу громкий смех,

 Наша кровь и наши прегрешенья

 Ему радость.

 Злобен Сатана.

 Только в покаянии спасение,

 Только покаянья ждет страна.

 — Внучек,— мне шептал,—

 Больна Россия!

 Вновь вернулись Смуты времена.

 Не роняйте руки от бессилия

 Когда Наша Родина больна.

 Отравили земли, реки, море,

 Продали Ваш лес и Вашу нефть.

 Неизбывно Геноцида горе,—

 Смерть детей и мучеников смерть.

 Не по чину нами правит гнида.

 Русь живет пока без Головы,

 И урок усвоив Геноцида,

 Свое право осознайте Вы!

 Оснований нет для самомненья,

 Затяните туже пояса,

 Соберите все рассыпанные эвенья,

 Посадите новые леса.

 И над мукой встаньте и позором!

 Плоть народа!

 Боль его сердец!

 Головным.

 Осмысленным дозором

 Положите Смуте злой конец!

Предсмертная исповедь

 Я не прощал врагам обид!

 Мой следователь — Авербах

 Любил ногой ударить в пах.

 И спрашивал:

 —Ну что? Болит? -

 Как нашей власти злейший враг

 Смирись!

 Дворянское отродье.

 Держите, Ваше благородье.—

 И снова бил ногою в пах.

 В наручниках и кандалах

 Я был тогда ему не страшен

 И месяц пил из этой чаши.

 Шутник был этот Авербах...

 Обязан был спасти я Честь.

 И выжил а лагерях!

 И жизнь поддерживал мне страх

 Не совершить святую месть.

 Я на краю стоял могилы,

 Мне наступала смерть на пятки,

 Но повезло; за две десятки

 Не растерял ни ум, ни силы,

 И вот Свобода!

 Все права!

 Я снова гражданин Державы!

 И как от слалостной отравы

 Хмельно кружится голова.

 Три года после лагерей

 Искал его я дни и ночи.

 Нашел.

 Имел он дачу в Сочи,

 Пять внуков

 И троих детей.

 Не труд один разящий взмах

 Для ненавидящей руки.

 Мы были оба старики.

 Шутник был эгот Авербах...

 Спасал я, внучек, рода Честь.

 Умрет пусть тот, кто поднял руку

 На нашу Честь.

 И это внуку

 Мое наследство.

 Все, что есть...

 Честь по наследству передай...

 Храни ее...

 Прости...

 Прощай...

Похороны

 Он был зарыт не в шар земной,

 Но скромный свой надел

 У тех, кто правили страной

 Он отстоять сумел!

 Сражался с ними до конца

 В Сибири и в Крыму,

 Шипы тернового венца

 Принес на Колыму,

 Но лег не в тундры вечный лед,

 Не в золотой песок,

 И не под шпалы в насыпь лег

 Среди болот...

 Его несли в последний путь

 Родные и друзья.

 Как пух легла ему на грудь

 Смоленская Земля.

 И эту землю у него

 Отнять не по плечу

 ЦК, ЧК, Политбюро,

 Злодею Ильичу...

 Он был хранителем земли.

 Они —

 Временщиками.

 И сын инспектора Ильи,

 И Джугашвили — Сталин.

 Они калечили страну

 Чредой кровавых дел.

 Он защищал ее в войну

 И защитить сумел!

 Их имена внизу,

 В стене

 В ряд незаконно стали.

 А имя дедушки в Кремле,

 В Георгиевским зале![42]

* * *

 Минут последних суета,

 Печальный ритуал.

 Его холодные уста

 Я первым целовал.

 Прервалась Ариадны нить,

 Распалась цепь времен...

 Как одиноко стало жить

 Мне после похорон...

 Шли годы.

 Стал я дедом,

 Внук

 Семье на радость рос.

 И страшно сердце сжалось вдруг,

 Он задал мне вопрос:

 Скажи,

 мне,

 Дедушка?.."

Санкт-Петербург - Москва - Владивосток

 1985 -1993