Хаус и философия: Все врут! - [23]

Допустим, дифференциальный диагноз привел к сотням возможных объяснений и команда Хауса не может проверить все. Такое может случиться, если все имеющиеся симптомы неспецифические, как, например, вопли мальчика-аутиста в эпизоде «Линии на песке» (3/4). Или, как это часто происходит, когда анализы требуют слишком много времени, не позволяют сделать окончательный вывод или врачебное вмешательство, способное подтвердить диагноз, окажется смертельным, если предположение неверно. И так далее. При любом из этих сценариев Хаус и его команда остаются с несколькими возможными гипотезами, каждая из которых в теории подтверждается симптомами. Какими факторами можно воспользоваться, чтобы выбрать одну из них? Хаус использует три критерия.

Простота

В честь этого критерия даже назван один эпизод, «Бритва Оккама». В изложении Формана принцип бритвы Оккама звучит следующим образом: «Самые простые объяснения всегда самые лучшие». Хаус, разумеется, придирается к такой неточной формулировке: сказать, что младенцев приносит аист, гораздо проще, чем объяснять сложный процесс биологической репродукции, но из этого не следует, что гипотеза с аистом лучше. Впрочем, принцип бритвы Оккама этого и не утверждает. Средневековый философ Оккам писал: «То, что можно объяснить посредством меньшего, не следует выражать посредством большего» или, как чаще цитируют: «Сущности не следует умножать без необходимости». Другими словами, не предполагайте больше, чем нужно для объяснения явления. Таким образом, бритву Оккама нужно применять только после того, как доказано, что другие гипотезы объясняют ситуацию не менее убедительно. Постулирование доставки младенцев аистами паршивое объяснение, поскольку оно на самом деле не объясняет ничего. Где аисты берут детей? Почему в одни дома аисты прилетают, а в другие — нет? Почему никто никогда не находил птичьих перьев рядом с младенцами? Биологическая репродукция, с другой стороны, при всей своей сложности не противоречит наблюдениям и позволяет делать прогнозы, которые подтверждаются экспериментально.

Итак, бритва Оккама гласит, что, если у вас есть две или более теории, каждая из которых соотносится с наличными данными и позволяет делать в равной степени реалистичные прогнозы, следует предпочесть более простую. Что естественным образом ведет к двум вопросам: (1) что есть «простота» и (2) почему мы должны верить, что, при прочих равных, простота лучше? Хаус задается первым вопросом в эпизоде «Бритва Оккама», когда Форман и Кэмерон утверждают, что одно заболевание — более простое объяснение, чем два независимых: «Почему один проще, чем два? Занимает меньше места? <…> У каждого из этих заболеваний вероятность — один на тысячу, а это значит, что вероятность того, что два из них возникнут одновременно — один на миллион. Чейз говорит, что вирусный миокардит — это один случай на десять миллионов, поэтому моя идея в десять раз лучше, чем ваша».

Здесь Хаус справедливо утверждает, что простота это еще не все, нужно рассматривать и вероятность каждого события. Но его первые слова относятся к более абстрактному и трудному вопросу: что делает одно объяснение более простым, чем другое? Рассмотрим ситуацию с морпехом.

Гипотеза А: Хаусу приснился некий абстрактный морской пехотинец, и сознание Хауса задним числом пририсовало лицо пациента персонажу из сновидения.

Гипотеза Б: Хаус видел пациента раньше, но забыл об этом, и примерно в то же время, когда пациента принимали в больницу, что-то вызвало воспоминание о морпехе, всплывшее в форме сновидения.

Гипотеза В: Хаус — экстрасенс.

Как оценивать эти гипотезы с точки зрения простоты? На интуитивном уровне гипотеза А кажется более простой, чем гипотеза Б. Обе требуют допущений о природе памяти, но гипотеза А не зависит от стечения столь многих обстоятельств. А как насчет второй гипотезы? Определенно, она самая простая — два слова. Но эта интерпретация вводит целый пласт понятий, о которых мы знаем крайне мало, и противоречит привычному пониманию процесса познания. По крайней мере, из этого примера следует, что простота не определяется только лишь количеством вещей или фрагментов, необходимых для объяснения, но включает и оценку сделанных допущений. Таким образом, хотя мы часто можем безошибочно отличить более простое объяснение от менее простого, само определение простоты простым не назовешь.

Это приводит нас ко второму вопросу: почему мы должны верить, что чем проще тем лучше? Простую теорию легче понять, но зачем предполагать, что истину понять будет легче? Хорошо, попробуем зайти с другой стороны. Громоздким, трудным для понимания теориям легче спрятать свои изъяны и слабые места, тогда как недостатки простой теории все на виду. Следовательно, в случае с простой теорией тот факт, что мы не находим в ней серьезных ошибок, убедительнее свидетельствует об истинности теории, чем в случае сложной теории.

Кроме того, защитники теорий часто усложняют их, добавляя новые элементы в отчаянной попытке спрятаться от неудобных фактов. Классический пример — спор об устройстве Солнечной системы. Древняя теория, в числе сторонников которой был и Аристотель, утверждала, что Солнце и планеты вращаются вокруг Земли. К сожалению, эта модель не могла объяснить попятные движения планет, и тогда защитники геоцентрической модели добавили в нее «эпициклы», орбиты, центр которых движется по другим орбитам, что привело к исключительно сложной картине мира. Напротив, гелиоцентрическая теория успешно избавилась от этих сложностей простым утверждением, что планеты, включая Землю, движутся по эллиптическим орбитам вокруг Солнца. В этом случае сложность являлась признаком того, что теория хромает.