Хасидские рассказы - [6]

13

Почему Носка удостоился чести стать приближенным нашего ребе?

За ним было два крупных достоинства: надежда и милосердие.

При жизни первой супруги его милостыня не знала пределов.

Он тогда еще не был богат, но дела имел крупные, и забот у него было по горло. Его кредит был весьма ограничен, часто чувствовался недостаток в наличности, но Носка всегда весел и доволен. По его лицу и узнать нельзя было, как его дела обстоят.

Интересно отметить, как он обращался с табаком.

Какая цена понюшки табаку? Кто пожалует другому понюшку табаку? Но кто, однако, не злится, когда у него берут понюшку табаку?

Носка же так поступал: приходя в молельню, ставил свою тавлинку на пюпитр, а сам, бывало, обернется к стене и молится. Бери, кто и сколько хочет! Нищий подойдет и отсыплет немного — пусть его! Тавлинка же у него была с кружку величиной, чуть ли не полуфунтовая.

Еще больше сказывался его характер в гостеприимстве.

Не взирая на свою обремененность столькими делами, рассеянными на семь морей, он всегда старался попасть в пятницу перед вечером домой, чтобы исполнить завет гостеприимства. Придет и, конечно, в баню.

В баню, однако, Носка не один идет; за ним толпа евреев, приезжих и местных нищих, за которых он платит банщику…

После вечерней молитвы Носка не спешит домой. Дает раньше всем прихожанам пригласить к столу, кто кого хочет. Один любит брать ученого; другой, ради жены, почище одетого; Носка забирает всех оставшихся, оборванных и хворых.

Проживал у нас старик, николаевский солдат, страдавший падучей. Его никто, бывало, кроме Носки, и на порог не пускал. А тот, бывало, его не отпускал от себя, чуть ли не из одной миски ели.

Приключится с солдатом припадок за ужином, Носка подкладывает ему под голову свою собственную подушку, сует ему в рот свою серебряную ложку, поддерживает его голову. Лишь когда старик в себя придет, садятся за прерванный ужин.

А у кого можно, бывало, одолжить при нужде несколько рублей? — У Носки. Сам бегает по городу, высунув язык, — платежу срок наступил, а придет еврей и начнет плакаться — Носка последнее отдаст.

Но это уже относится ко второму его достоинству — надежде.

14

Надежда его на Бога была весьма крепкая.

Однажды, в пятницу дело было, прискакал к Носке посланец из-за Вислы с вестью, что весь его лес размыло и унесло водою, крестьяне тащат по бревнам к себе, а войт — ни с места; нужен его приезд и деньги.

Носка, как ни в чем не бывало, отправляется после обеда на базар, собрал нищую братию и повел их в баню.

В городе, между тем, узнали, что к Носке прибыл гонец. Народ спешит в синагогу, узнать поскорее, в чем дело.

В синагоге стало известно, что весь лес пропал. А в этом деле заключалось все достояние Носки и деньги полгорода.

Поднялись крики: как так, набрать чужих денег, людских кровных грошей и потопить их в реке!

Посыпались угрозы: пусть лишь пройдет суббота, с ним рассчитаются, дом разорят, самого изобьют, бороду вырвут, в клочки его изорвут!

Потом раввин велел читать вечернюю молитву, и народ немного успокоился. В первый раз приступили к молитве, не дожидаясь Носки.

А Носка — будто не про него речь идет!

Пришел, бодрый и довольный подошел к своему месту у восточной стены, помолился; после молитвы, ко всеобщему удивленно, Носка обращается ко всем с веселым приветом, приглашает всех имеющихся в синагоге нищих к столу, не оставив ни одного.

И вывернулся таки.

Едва кончилась суббота, Носка велел запрягать лошадей, но поехал не на Вислу, а к ближнему помещику. Откупил у помещика весь хлеб, часть денег уплатил наличными, на остальные выдал вексель, получил с него расписку, вернулся домой и отдал расписку своим заимодавцам.

Лишь после этого он помчался спасать свой лес

15

Такова же была его уверенность в слове ребе.

Когда он еще не был в тузах, у его жены случились трудные роды.

Носка намеревался сам съездить к ребе, да лекарь не дал: тот и сам болен был, ему лишь недавно отворяли кровь и велели лежать в постели.

Пришлось послать Вольф-Бера.

Так как дело грозило человеческой жизни, Вольф-Бер отступил от своего обыкновения и поехал по железной дороге. Я еще тогда ему билет купил и усадил в вагон.

Приехал он благополучно к ребе, рассказал о деле, ребе ему и говорит:

— Все хорошо будет. Носка выздоровеет, его жена родит сына, но это ему обойдется в четыреста серебряных талеров. — Так и сказал.

Удивился Вольф-Бер и говорит:

— Ребе, народ думает, что Носка богат, а он даже далеко не зажиточен. Ему лишь везет в делах, но денег у него нет.

Ребе улыбнулся и ответил:

— Посол, исполняй данное тебе поручение. Поезжай домой на обряд обрезания!

Что ж, надо, значит, ехать.

Случилась Вольф-Беру обратная подвода. Поехал Вольф-Бер на санях, дело было зимой, домой. Дорога хорошая, гладкая.

Хасид, нашедший крестьянина, усадил Вольф-Бера в плетенку, накрыл одеялом, крикнул: «трогай!» и они поехали.

Крестьянин правит, а Вольф-Бер углубился в размышления о божественном, приготовляется к молитве, к которой приступит в первой же корчме.

Забыл вовсе, что теперь везде «монопольки» пошли, и еврейских корчем почти не видать.

Между тем, плетенка стала сползать, видно, отвязалась, а как стали подыматься в гору, и вовсе съехала.