Хасидские рассказы - [44]

И третий, тоже величина не маленькая, сын ребе Иехиеля, мир праху его, внук ребе Зиселе, именитый богач и всеми почитаемый ребе Иосиф, отец моего ученика Ицыка, который живет тут, в Варшаве, имеет большую фабрику, и уважаемый во всем городе человек…

* * *

Вернемся к ребе Зиселе.

Всем известно, что ребе Зиселе был одним из великих людей своего времени!..

Юношей он учился у раввина из Лисы, — из древних ученых. Раввин этот был о нем весьма высокого мнения. В одном из своих писаний он так о нем говорить: «И мой дорогой ученик, Зиселе, в моем присутствии толковал это место, и он опустился глубоко в воду и добыл оттуда дорогой жемчуг. И я уверен, что он будет великим в Израиле».

И так оно и было!

Ребе Зиселе, как говорят, был ходячей библиотекой, — необыкновенная память, светлый ум, — гений со всеми достоинствами.

И почему это его звали ребе Зиселе? А не просто ребе Зисе?

Во-первых, из большой любви к нему.

Он был очень скромен, кроток и ласков со всеми людьми… Он был всей душой предан науке и общественным делам; он не обращал внимания на сильных мира сего, на богачей… Все брал на себя; когда речь шла о большом убытке, он не считался с мнением даже древних ученых, раз вопрос шел о еврейских деньгах, то он обыкновенно говаривал; «Тот древний ученый был раввином в свое время и в своем городе, а я раввин в свое время и в своем городе».

И этот ребе Зиселе управлял своей пестрой паствой, состоявшей из «немцев», обывателей, хасидов разных толков, ремесленников, как добрый пастух своим стадом…

Его боялись все, громкого слова никто не скажет ему.

Стоило ему только сказать: я думаю вот так-то и так-то.

И этого было довольно!

А то «ребе Зиселе обидится!» Чтобы ребе Зиселе не обиделся, содержатель коробки не повышает цены на мясо.

Чтоб «ребе Зиселе не обиделся» ростовщик не продаст заложенный бедняком скарб.

Чтоб «ребе Зиселе не обиделся» — погребальное братство не оскорбит носильщиков, а общество носильщиков не пойдет против погребального братства… Даже хасиды не пригласят себе отдельного резника!..

И в то время, как все боятся ребе Зисе, этого кроткого, как голубь, человека, он сам боялся только квашеного хлеба на Пасху.

В течение всего года он был снисходителен: все разрешено, все можно!

А в Пасху — все запрещено! Нельзя есть, нельзя даже воспользоваться для других целей, ломать посуду велит, — ни с чем не считается…

И почему он так боится? Кары он боялся. Шутка ли, — говорит он. — Какая кара! «Да будет истреблена душа сия из стана еврейского».

И он говорил:

— Лучше все муки ада, — эти я беру на себя за еврейскую копейку, — чем «истребление» еврейства!.

Глубокая мысль!

Во-вторых, его звали ребе Зиселе за его малый рост.

Вечный дух был заключен в тело, которое могло под столом гулять.

Когда ребе Зиселе на собрании сидит, бывало, на председательском месте, его и не видно: хотя и шапку меховую он носил высокую…

Бывало, опоздает кто-нибудь, то только спрашивает, здесь ли ребе Зиселе? Так как, посмотришь, все равно его не увидишь. Но зато, когда он замечает, что кругом тихо, что все повернулись лицом в одну сторону и прислушиваются, — он уже знает, что ребе Зиселе здесь.

Улыбается такой и думает: «Перлы уже сыплются из уст ребе Зиселе… Все молчат и глотают каждое слово… Дай Бог много лет нашему ребе Зиселе».

Главным образом ребе Зиселе отдавался детям. Он страшно любил детей.

Молодежь в синагоге знала это, и стоило ребе Зиселе показаться в синагоге по какому-нибудь случаю, как его тут же подростки окружали со всех сторон, и приставали к нему с открытыми книгами, о том, о другом. И он улыбался, каждому отвечал с улыбкою на устах, с той радостью и любовью в детских глазах, которая не оставила его до последнего издыхания, объяснял сладким голоском своим, звучащим, как серебряный колокольчик. Но видеть его среди молодежи не видели. Однажды случилась такая история. Сребершино, — в трех милях от Замостья, — пригласило к себе нового раввина откуда-то издалека. Последний не знал в лицо ребе Зиселе, и сейчас же после первой субботы, после первой произнесенной проповеди, он пришел в Замостье к ребе Зиселе…

Не застал его дома, он пошел в синагогу; куда же еще пойти раввину?

И увидел он кружок молодежи, и среди них раздается звонкий голос, раздается по всей синагоге, и ведет с ними дружественную беседу…

Он подошел и остолбенел: что такое случилось с этим юношей, что он поседел, как лунь? — спрашивает он.

В новый год ребе Зиселе совершал богослужение вместо кантора; так как место перед амвоном ниже, (соответственно изречению: «из глубины воззвал я к Тебе, Господи!..») то ребе Зиселе наверное не видать! Но всем хочется видеть, как покачивается его маленькая головка: движения его головы, уверяют, вместе с его сладкими мелодиями лучше всего объясняют молитвы… И поэтому все время богослужения стоят на цыпочках, иные вскакивают на скамейки.

И бессребреником он был…

Чуть ли не каждый год являются послы из больших городов и приглашают его занять раввинское место.

Озолотить хотят ребе Зиселе!

А он и слышать, и думать не хочет…

И он шутит: разве я, — говорит он, — убил кого-нибудь, Боже упаси, что я должен скитаться?