Харон обратно не перевозит - [2]

Дверь скрипнула, и тяжело, так, что взвизгнули половицы, ступил через порог, едва не задев большой белокурой головой о притолоку, Барт, в прошлом Второй редубликатор Службы Времени, а ныне постельничий у дьяка. Пробежал легкими танцующими шагами присланный полгода назад и уже закончивший практику стажер Лип. Энергичный и ловкий, вошел, ястребиным оком оглядев собравшихся и задержавшись на Чаке, «племянничек» дьяков, толмач при Посольском приказе, Лонч.

Наспех поздоровавшись, рассаживались они у большого дубового стола, сразу пустея глазами и напряженно вглядываясь внутренним взором в высвечиваемую Мистером Томпсоном через вживленные в мозг импульсаторы мрачную пустоту пыточного застенка.

Никто не тянул в эту большую, наполненную тревожным молчанием светлицу. Мистер Томпсон, спрятанный в бездонных шатурских торфяниках Контролирующий центр, в любое мгновение мог связать их друг с другом на каком угодно расстоянии. Однако во всяком серьезном деле нельзя избежать ситуаций, когда важнее всего на свете теплое плечо товарища, покрыто ли оно рубахой, заковано в латы или обтянуто вакуум — скафандр. Наверное, поэтому с самого начала заброски, каждый раз, когда приходила и останавливалась под дверью, тряся клюкой, угроза, они собирались за этим столом, впитывая друг от друга так необходимое им в эти минуты мужество.

Камера на колокольне Казанского собора выхватила и приблизила шедшего по двору изломанного и иссеченного, но не помутившегося пока еще разумом плотника Антипа, которого нетерпеливо подталкивал в спину кулаком с зажатым в нем бердышом рыжебородый стражник. Еще совсем недавно рубил Антип вместе с артелью новый, взамен сгоревшего, дом владельцу далекого села Бускова, рубил — и горя не ведал. Но отправившись пять дней назад за гвоздями в Москву, расхвастался по пьяному делу в «Наливках» о большой своей дружбе с дьяволом да еще помянул неосторожно при этом великого государя. В результате брел он теперь с выражением смертной тоски на лице через двор Земского приказа, безуспешно пытаясь вытереть спутанными руками выступающий на лбу холодный пот.

А в пыточной его уже ждали. Неторопливо усаживался за стол сам наитайнейший боярин Федор Иванович Шереметев, почтительно лепился рядом, оживленно блестя маленькими глазками, приказной дьяк Иван Ларионов, скрючился и замер с ближнего к дыбе края знакомец Старика, подьячий Гаврюшка. Все пока шло в точном соответствии с записью, но томила душу нелепая, выкручивающая скулы тревога, и призрак неминуемой беды висел, расправив крылья, над головой. То ли это было вызвано кровавыми сполохами огня на мрачных, увешанных ремнями, цепями и кнутами стенах пыточной, то ли виной всему был багряный цвет тюфяков на лавках и сукна на столе, но неуютно и страшно было на этот раз сантерам, давила на сердце невнятная тяжесть — потому и сошлись они сюда, надеясь обрести в друзьях поддержку и спасение.

А между тем события разворачивались своим чередом. Привычно калил клещи на жаровне палач, заученным движением вставлял перо в трубку писец, зевал боярин; и вели вдоль высокой белой стены приказа Антипа. Происходящее ничем не отличалось от того, что произошло здесь, в пыточной, четвертого августа тысяча шестьсот тридцать восьмого года, когда не было в этом времени ни Старика, ни Группы, а усадьбой вошел донельзя поиздержавшийся государев кравчий Иван Поротов.

В тот раз Поротову повезло. Чувствуя, видать, что не в силах он больше терпеть, откусил себе плотник на третьей пытке распухший от боли и жажды язык и выплюнул его в ноги палачу. Не кравчего, понятно, спасал, а товарищей. Знал, чем грозит каждому извет в ведовстве, а, главное, в государевом деле. В тот раз все обошлось. Однако нынче могло обернуться и по-другому. Как ни следил за Группой Мистер Томпсон, просчитывающий все на миллион ходов вперед, как ни берег он каждого от крупного и непоправимого вмешательства в естественный ход событий, они жили в этом мире, ходили по улицам, встречались с людьми, и каждый их шаг вызывал тысячи мелких изменений, вкрапливающихся в тонкую ткань уже свершившегося, вызывающих локальные напряжения пространственно — временного континуума.

Все это было не опасно и, сглаживаясь с годами, не влияло существенно на ход событий, но в ситуациях экстремальных хрупкое равновесие могло нарушиться, и самый незначительный поступок способен был привести к серьезной и необратимой флюктуации, чреватой хроноклазмом, поставить под угрозу само существование Группы, не говоря уже о каких-то возможных последствиях в далеком будущем. И даже мгновенная реакция Мистера Томпсона, который через церебральные импульсаторы в коре мог мгновенно остановить совершающего ошибку, не обеспечивала надежной гарантии от опасных изменений.

— Поимели поместьице… — пробормотала Чака, глядя, как палач с помощником стаскивают с обмякшего Антипа рубаху и вяжут сыромятным ремнем за спиной руки. — На свою голову…

— Чего обсуждать, — хмуро пробурчал Барт. — Приказ — он и есть приказ. В Центре ведь знали, что нам следом за Поротовым придется нанять эту артель. Значит, иконы были важнее.