Харбинский экспресс-2. Интервенция - [112]

– Ого! Не слишком ли круто? Это ведь камень в мой огород!

Павел Романович ничего не ответил.

– Меня всегда забавляло, когда статские брались судить о военных делах, – сказал ротмистр. – Но это ладно. Однако ж неужели вам не приходило на ум, что династия свое отжила? Стала обузой? Мне вот доводилось читать у Толстого по этому поводу. Как верно! И насчет наших бородатых рясоносцев в золоте и парче – тоже все правильно! Нет Бога в их храмах, одна лишь обрядность. Да и та не по душе, а по службе – стало быть, ради денег.

Павел Романович с любопытством посмотрел на ротмистра. Вот уж в ком меньше всего можно было заподозрить толстовца! Чудны дела твои, Господи…

– Вам доводилось бывать в Ясной Поляне? – спросил Дохтуров.

– Нет. И что с того? Я много читал.

– А я там был. И совершенно не понимаю, отчего наш гениальный писатель воспринимается апостолом революции. Для этого нет никаких оснований, кроме наивной критики православия, да пары-тройки памфлетов, на мой взгляд, весьма неудачных. Ах, да. Еще он время от времени писал дерзкие письма царю. По-моему, Лев Николаевич очень хотел, чтобы его сослали в Сибирь. К счастью, Государь этого не сделал.

– Потому что побоялся.

– Нет. Потому что слишком уважал автора «Войны и мира».

– Это ваше субъективное мнение, – упрямо сказал ротмистр.

– Возможно. Однако я был в Ясной Поляне в день похорон Толстого. И хорошо помню, что там творилось.

– И что же?

– Один бесконечный митинг. Страстные речи против властей. При этом все как-то забыли, что хоронят писателя, который был обязан династии всем: положением, титулом и богатством. Если б Толстому приходилось и впрямь добывать хлеб насущный за плугом, его гениальные романы никогда бы не увидели свет. Так что он многое должен царю. И еще тем, кто выращивал хлеб за него. Кстати, они-то не остались в долгу. На поминках, помню, несли плакат: «Дорогой Лев Николаевич, память о вас будет вечно жить в сердцах благодарных крестьян Ясной Поляны». А спустя ровно семь лет те же «благодарные крестьяне» изгадили могилу и спалили усадьбу. Думаю, не случись революции, она бы осталась целой. Вот вам мой ответ.

Агранцев снова наполнил свою рюмку и выпил. Похоже, он несколько захмелел.

– Доктор, не стройте из себя святого. К делу революции вы тоже приложили руку.

– Имеете в виду панацею?

– Именно. Отправили комиссарам часть и собираетесь отдать все. А, собственно, по какому праву?

«Вот оно, – подумал Павел Романович. – Вот теперь-то все ясно».

Получается, поход в ресторан – ширма. Ротмистр не собирается никуда его отпускать и намерен забрать панацею. Он, скорее всего, при оружии. Хотя и с голыми руками способен на многое. Нужно непременно что-то придумать.

Но что?

* * *

В античной трагедии существовал довольно известный прием: когда герой попадал в совершенно безвыходное положение, на помощь ему приходил бог из машины – Deus ex machina. Сверху на тросах спускалась люлька, в которой герой уносился прочь. Сие означало, что великие боги забирали бесстрашного к себе на Олимп.

Нечто подобное произошло и теперь. Только не в римском амфитеатре, а в харбинском ресторане средней руки. И упомянутый бог из машины получил воплощение в облике человека, которого Дохтуров уже совсем не ожидал увидеть.

Едва Павел Романович осознал, что выхода из ситуации (в которую он попал по непростительному своему безрассудству) попросту нет, как вдруг к столику их неслышно подкатился метрдотель. Следом уверенно ступал господин в черном пальто нараспашку.

В зале было сумрачно, оркестр готовился к вечернему выступлению, и Павел Романович узнал гостя, лишь когда тот подошел вплотную.

– Господа, надеюсь, что не помешал, – полковник Карвасаров окинул их взглядом и, кажется, вполне оценил мизансцену.

– Я весьма беспокоился о вашей судьбе, – сказал он. – Особенно когда узнал, что вы изволили не на квартиру убыть, а направиться прямиком в ресторацию.

– Господин полковник, мы давно уж не дети, – сказал Агранцев.

Павел Романович пристально посмотрел на ротмистра. Если и был у того некий злой умысел, то внешне это никак не выявилось.

– Бросьте, – проговорил Карвасаров. – Не моя добрая воля – так сидеть бы вам нынче в холодной. Или вовсе в контрразведке. Но я вас отпустил не так просто.

У вас ведь есть план. И немедленного кутежа в ресторане он как-то не предусматривал. Господа, я начинаю жалеть о своем решении.

– Не было кутежа, – ответил Павел Романович. – Мы просто отужинали. Впрочем, что толковать. Не одолжите свою коляску?

Полковник зло посмотрел на него и, не отвечая, развернулся и направился к выходу.

Ротмистр отшвырнул салфетку:

– Пойдемте. А то еще и впрямь передумает.

* * *

Квартира Сырцова встретила их огнями. Свет был везде – в коридоре, прежде всегда темноватом, в прихожей и, само собой разумеется, в комнате.

– Мы вас так ждали! – закричала Анна Николаевна, и от ее улыбки мгновенно стало легче на сердце.

Даже господин Сопов, в котором Павел Романович всегда подозревал циника и мизантропа, поднявшись со своего матраса, благожелательно проговорил:

– Мы, прямо сказать, беспокоились – не приключилось ли какой морген-фри? Особенно когда сыскной агент к нам пожаловал.