Харбин - [43]

– Но как-то же вы, Кузьма Ильич, попали сюда, в Благовещенск.

– А-а! Ну это известно – как! Дальше мы подошли к Иркутску и были готовы наступать, потом пришла телеграмма от чехов, что этого делать не следует, потом стало известно, что Верховного расстреляли, потом мы обошли Иркутск и вышли на Ангару…

– Вы тоже переходили через Байкал?

– А как иначе? В авангарде, в составе Боткинской дивизии. Я ехал в санях рядом с гробом Владимира Оскаровича.

«Господи! Если верить Михаилу, мы ехали рядом, и Тельнов меня не узнал!»

– А кто сопровождал гроб?

– Вырыпаев Василий Осипович. Совсем больной. Переболел сыпным, брюшным и возвратным, почти совсем ослеп. Мои сани несколько раз уносило ветром, лошади на ногах не держались, раз в трещину попали… Однако же дошли, как видите.

– А подробнее!

– А что подробнее?

– Как перевозили Владимира Оскаровича?

– Вы имеете в виду гроб?

– Да!

– Как вам сказать! Тяжело перевозили! Их конь упал, скользко было, и не могли поднять. Подъехал к ним детина, чёрный такой, заросший, весь в бороду ушёл, подпряг к ним своего сибирячка, махонького, думали, не утянет. Ничего, взялся, и бодренько так, как ломовая лошадь… Так до Мысовой, знаете ли, и докатил.

– А как его звали?

– Коня?

– Да нет! Детину!

– Не знаю, не до того мне было…

– А дальше?

– А дальше Мысовая, на том берегу Байкала, потом Чита, там хоть передохнули и отъелись… – Тельнов помолчал. – Никогда не забуду, как выкапывали генерала Каппеля из могилы… – Он поднял глаза на Марию. – Крестись, Марьюшка, крестись! Его глубоко похоронили, в мерзлоту, а как открыли гроб, так он весь как посеребрённый лежит, в инее, и целёхонький совсем… Потом, в конце октября, когда красные надавили, попал в засаду, когда наш бронепоезд расстреляли, отстал от своих, оказался в тылу красных, назад пробиться не смог, и погнала меня судьба на восток. Вот так я здесь и оказался, уже полгода…

Тельнов, закутавшись в одеяло, сидел и остановившимся взглядом глядел в одну точку перед собой. Он держал в обеих руках остывший стакан и немного раскачивался взад и вперёд.

«Образа!.. Икона Николая Чудотворца с отбитой рукой… Эти дощечки, их так много…» – думал Александр Петрович.

– Кузьма Ильич, – тихо позвал он.

Тельнов не услышал.

– Кузьма Ильич, – так же тихо ещё раз позвал он.

Марья с удивлением посмотрела на Александра Петровича, потом на Тельнова.

Тот не реагировал.

– Кузьма Ильич! – в третий раз позвал Александр Петрович.

Тельнов вздрогнул, медленно поднял голову и застыл. Он смотрел, никого не узнавая, не узнавая и комнату, в которой находился; и тут Адельберг увидел, что по морщинистым щекам Кузьмы Ильича текут слёзы и впитываются в чёрные усы.

Адельберг хотел ему возразить, что патриарх Тихон в Пермь не приезжал, а то как бы он мог об этом не знать, но, глядя на слёзы старика, понял, что этого сейчас вовсе не нужно.

«Не в себе!» – подумал он про Тельнова.

Глава 3

Мария стояла около дверей городского статотдела и от нетерпения переминалась с ноги на ногу. Было шесть часов вечера, и она ждала своего постояльца.

Адельберг вместе с сослуживцами вышел из здания, увидел Марию и направился к ней. На его вопросительный взгляд она ответила:

– Сегодня, как стемнеет, к вам придёт человек.

– Хорошо, ступай. Я скоро буду.

* * *

Александр Петрович сидел у стола в свете керосиновой лампы и читал газету. С улицы послышались шаги по деревянному настилу, который был положен от калитки и до двери дома.

– Марьюшка! Пойди встреть человека. Может, это… – сказал в открытую дверь Александр Петрович и тут же обратился к сидевшему в углу Тельнову: – Кузьма Ильич, окажите любезность! Если это люди, которых мы ждём, дабы их не смущать, побудьте вместе с Марьюшкой, помогите ей по хозяйству. Люди эти очень осторожные, может и сорваться.

– Не извольте беспокоиться, – с готовностью встал с лавки Тельнов, запахнул вокруг поясницы Марьин толстый шерстяной платок и вышел из комнаты.

Через минуту Мария впустила молодого китайца.

Тот поклонился и сказал:

– Моя еси Антошка Чжан! Быстло дело говори, моя уходзи!

Однако Александр Петрович не торопился. Он медленно сложил газету, не спеша развернулся к китайцу, степенно огладил отпущенную в Благовещенске бородку и после некоторой паузы, не приглашая его сесть, переспросил:

– Чжунго дэ синмин – Чжан, чжэйга во миньбай! Даныпи, вэй шэнмо ни цзяо Антошка?

Китаец не ожидал такого оборота, что его будут спрашивать, почему он китаец – Чжан, а по имени – русский Антошка; от неожиданности он ещё раз поклонился, открыл рот и ничего не сказал.

– Садись! – медленно произнес Александр Петрович и после некоторой паузы добавил: – Антошка! Я слышал, ты в Китае давно не был. Почему?

– Моя нельзя Китай ходзи! Японса!.. – И показал ребром ладони, как перерезают горло.

– Что так? – спросил Александр Петрович.

Антошка немного поёрзал на лавке, смущённо помолчал и сказал:

– Моя японса землю копал, дасыла… – и ещё раз провёл ребром ладони по горлу.

– Убил и закопал. Понятно. Ну это ваше дело! А разве в Китае сейчас много японцев? – притворно удивился Александр Петрович.

– У-у! Многа! – воскликнул Антошка и замахал руками. – Его Сахалян японса многа! Волосы стриги – хозяин, гостиница – хозяин, аптека – хозяин, магадзин – хозяин многа. Везде многа! Дзенги многа! Всё знаит!