Харам Бурум - [9]

Врачи. Умники. Жертвуют одними жизнями, чтобы узнать, как спасти другие. Может, так и должно быть?

Через километр дрезина остановилась у входа в боковой туннель. Рельсов в нем не было.

– Оружие, у кого оно есть, складываем тут! – приказал Михаил Андреевич. – Дальше оно вам без надобности.

Трупы пришлось тащить волоком по грязному бетонному полу. Туннель закончился большим тупиковым помещением со сводчатым потолком, в центре которого возвышалась громадная печь.

Когда-то ею отапливалось здание наверху. Потом трубы заглушили и печь перестала использоваться по прямому назначению, но была в исправном состоянии.

Кто и когда прозвал ее Обжорой, неизвестно. Возможно, такое имя дали печи еще в ветхозаветные времена ГПУ-НКВД.

Так или иначе, но Обжора, труба которой выходила на задний двор Большого Дома, внушала обитателям «Лубянки» мистический ужас.

Имевшие с печью дело люди рассказывали, что черная дыра топки была ртом Обжоры и печь говорила. Голосами мертвецов. Каждый, чья жизнь закончилась в подвалах «Лубянки», норовил поведать живым о муках, испытанных в последние часы жизни. Рассказать свою историю, поделиться болью. Голоса сливались в один нестройный гул. Одни плакали, другие хохотали, третьи жаловались на роковую ошибку следствия…

Дело, конечно, было не в мертвецах, а в завывании ветра в трубе Обжоры. Но это рациональное объяснение работало лишь на приличном расстоянии от лубянской печи.

Рассуждать о ветрах было удобно в уютной каморке при теплом свете плавающего в машинном масле фитиля, когда в кружках плескалась сивуха, а ноздри щекотал терпкий дым махорки.

Другое дело – стоять напротив Обжоры, созерцать ее закопченные стены, красные кирпичи, там и тут выглядывающие из-под обсыпавшейся штукатурки, и ощущать притяжение черного зева топки, представлявшей собой квадрат со стороной в метр.

Уголь для печи когда-то засыпался сверху. Его не жалели и запасов скопившегося топлива красным, по всем прикидкам, могло хватить еще на несколько лет. Тем более что растапливали Обжору от случая к случаю и на короткое время. А вот с золой скоро могли возникнуть проблемы. Очисткой от нее помещения, похоже, не занимались несколько десятилетий. Старый слой серого пепла слежался, превратившись в твердую, ноздреватую массу. Новые слои золы сыпали поверх нее, и у печи образовались две бугристых стены высотой от полуметра до роста взрослого человека.

Выход наверх завалили направленным взрывом сразу после того, как красные обосновались на «Лубянке». На производительности Обжоры это не отразилось – печь в подземелье Большого Дома была и оставалась соучастницей преступлений коммунистов.

Корбут и Ахунов продолжали рассуждать о своих генетических опытах, пока сталкеры и часовые складывали трупы у печи.

На слое жирного серого пепла соорудили пирамидку деревянных обломков. Вспыхнул огонь. Языки пламени осветили закопченную внутренность печи – Обжора медленно, с гудением просыпалась.

Один сталкер выдернул из кучи угля совковую лопату. Шух! Шух! Через полчаса Обжора была готова принять жертвоприношение.

Михаил Андреевич вдруг прервал разговор с Тельманом.

– Поторопитесь, ребята! Мы ведь не собираемся тут поселиться. Веселее!

Жертв неудавшихся экспериментов Корбута одну за другой укладывали на мерцающий ковер угля. Помещение наполнилось запахом горелого мяса. За лопату взялся следующий сталкер. Швырнув в топку порцию угля, он вдруг покачнулся, выронил лопату, упал на колени и схватился руками за горло. Издав протяжный стон, завалился на бок и больше не двигался. Второй сталкер распластался на куче угля. Один из товарищей бросился ему на помощь, но, сделав всего два шага, тоже упал.

Всего через минуту все участники экспедиции на «Щелково-Агрохим» неподвижно лежали у печи. Тельман с ужасом посмотрел на профессора. Корбут покачал головой.

– М-да. Он сказал, что дозиметры зашкаливало. Лекарство не помогло. Парни были обречены с самого начала. Мне… Очень жаль. Эй, вы двое! Чего застыли? В топку их!

– Товарищ Корбут… Так… Так нельзя, – пролепетал часовой. – Это же… Наши люди. Коммунистическая партия…

– Вы собираетесь оспорить мой приказ? – поинтересовался профессор, доставая из кармана пистолет. – Не слышу ответа!

– Никак нет!

– Тогда работаем!

Чтобы втолкнуть в топку Обжоры еще семь трупов, часовым пришлось основательно потрудиться, утрамбовывая тела лопатой и стальным прутом, предназначенным для чистки Обжоры. Наконец сталкеры были присыпаны слоем угля, а Обжора ровно и сыто гудела. Часовые замерли по обеим сторонам топки в ожидании новых приказов.

– Уф! А здесь становится жарко. – Корбут вытащил платок и вытер вспотевший лоб. – Надо будет установить хоть какую-то вентиляцию. Как думаешь, Тельманчик?

– Надо… Будет.

– Да на тебе лица нет. Что-то случилось?

– Ничего, товарищ Корбут. Все в порядке. Все в полном порядке.

– Просто Михаил Андреевич. Мы ведь друзья.

Грохнули два выстрела. Корбут почти не целился, но один часовой замертво рухнул с дыркой точно в центре лба, другой получил пулю в плечо. Попытался скрыться за горой пепла, но пара выстрелов в спину оборвала его муки.

– Твоя очередь, товарищ Ахунов. – Профессор ткнул стволом пистолета ассистенту в грудь. – Будешь рассказывать мне про компартию или сразу займешься делом?