Харам Бурум - [15]

– Ну, сэм… По-братски.

– Четыре.

– Пять!

Вездеход высыпал на лоток пять патронов, забрал фонарик. Внимание его привлек хохот и выкрики в торце платформы. Там собралась разномастная толпа. Сталкеры, брамины, кшатрии и просто забредшие на «Боровицкую» бродяги смотрели представление «петрушечников».

Кукольный театр был устроен с максимальной простотой. Брезентовый прямоугольник, пара стальных стоек, основаниями которым служили ржавые автомобильные диски. За брезентом прятались артисты, управлявшие куклами.

– Хайль, Гитлер! – выкрикнула кукла, сшитая из черных тряпок, в фуражке со свастикой. – Да здравствует Четвертый рейх!

– Слава КПСС! – возразила кукла в форме цвета хаки с намалеванной на всю грудь красной звездой. – Да здравствует товарищ Москвин!

– Да пошли вы! – Выпрыгнувшая из-за верхнего края брезента кукла сжимала в тряпичных ручонках игрушечный автомат. – Ганза всех вас имела! Тра-та-та!

Зрители дружно захохотали. Представление продолжилось. Вездеход с улыбкой смотрел на спектакль, когда его толкнули в спину.

– Не путайся под ногами, мелюзга!

Карлик поднял голову. Мужик в грязном плаще и стоптанных кирзовых сапогах, с красным, как помидор, носом дохнул на Вездехода перегаром.

– Че пялишься?

Носов уже собирался задать пьянчуге по первое число, но того оттеснил в сторону пожилой мужчина среднего роста, одетый во все черное.

– Спектакль смотрите? – произнес он, чуть заметно картавя. – Так-так…

– А ты че пихаешься?

– Ну извини, – тихо, почти ласково произнес человек в черном. – Хочешь сказать что-то еще?

Пьянчуга посмотрел на незнакомца, вдруг развернулся и, расталкивая локтями толпу, скрылся из вида.

– Привет, Вездеход.

– Здорово, Макс.

Тот, кого карлик назвал Максом, выглядел так, словно прилетел на «Боровицкую» из космоса. Черная, потертая, но добротная куртка с множеством карманов поверх черного свитера. Брюки спортивного покроя тоже были черными, как и кроссовки на толстой подошве. Из-под черной, вязаной шапки торчал локон некогда темных, а теперь уже тронутых сединой волос. Узкое, продолговатое лицо с родинкой у правого уголка рта выглядело уставшим и выдавало возраст Макса – больше шестидесяти.

Правда, уверенные движения, накачанные бицепсы и пружинистая походка были совсем не стариковскими. Из-за плеча Макса торчала обмотанная черной изолентой рукоятка катаны. Нечего и говорить, что ремень на поясе, кобура и сумка-портфель с блестящей застежкой были черными. Шуттер, например, тоже выглядел грозно, но до Макса ему было далеко, и вовсе не из-за черного наряда. Глаза человека в черном. Большие и темные, они смотрели на все и вся с полным, граничащим с презрением, равнодушием. А мне по барабану – говорили эти глаза.

Карлик и Макс выбрались из толпы зрителей.

– Как дела, Николай?

– Все нормально. Сегодня же выдвигаюсь на «Тимирязевскую». Встречаемся здесь?

– Не получится, дружок. Как насчет «Павелецкой»? У крысиного ипподрома?

– Можно, – кивнул Носов. – Если долго не задерживаться. Фонит там. Заодно загляну к своим, на «Автозаводскую».

– От меня что-нибудь нужно? Документы, снаряжение?

– Сам справлюсь. Не впервой.

– Тогда до встречи.

– Пока…

Макс вытащил из кармана наушники плеера, вставил амбушюры в уши, развернулся и двинулся вдоль края платформы. Все, кто встречался ему на пути, почтительно уступали дорогу.

Вездеход проводил Макса задумчивым взглядом. Тот нанимал его во второй раз. Представляясь, назвал нескольких общих знакомых с «Автозаводской», щедро заплатил за информацию, добытую карликом, вел себя по-дружески. И все было бы ничего, если бы не одно «но». В Городе Мастеров никто ничего не знал о человеке в черном с очень приметной родинкой.

Глава 4 «Детский мир»

– Ш-ш-ш-ш… И-и-и-и-и… Ш-ш-ш…

– Эй, кто там хренью страдает! А ну стихли! Всхрапнуть дайте…

– Ш-ш-ш-ш…

– Это снова офицерик воду мутит.

– Пришить бы его, Челпан.

– Для начала отметелим, чтоб кровью срал!

Вспыхнула спичка. Ее дрожащий огонек осветил прямоугольное помещение без окон и несколько ступенек лестницы, ведущей куда-то наверх. Было здесь неимоверно грязно. Толстый слой мусора, состоявший из обрывков одежды, костей и чего-то, что нельзя было идентифицировать, скрывал пол, виднелись остатки турникетов.

У ступеней стояло гнутое, ржавое ведро. Вонь, заполнявшая помещение, у ведра переходила в смрад, от которого слезились глаза.

Обитатели этого места старались держаться как можно дальше не только от «параши», но и друг от друга. Все они сидели у стен, кроме толстяка в рваной матроске, который, держа в руке горящую спичку, устроился на нижней ступени. В качестве постели он использовал обломок пластиковой навигации, на котором черными буквами было написано «…тральный детский зин…».

Седые, всклоченные и слипшиеся от грязи волосы, растущая абы как бороденка, маленькие глаза, острый как бритва взгляд толстяка говорили о том, что он достаточно много времени провел в «Детском мире» и что оказался он здесь вполне заслуженно. Он кривил пухлые, чуть синеватые губы, почесывал татуированной пятерней волосатый живот и, не отрываясь, смотрел на человека в офицерской форме, который обломком кости что-то чертил на мраморной плитке. Пока он успел нацарапать всего две буквы «К» и «И». Спичка погасла. Скрежет кости так и не стих.