Харагуа - [11]

— Я этого хочу. Именно этого я хочу больше всего на свете. И всегда этого хотел. Почему же ты этого не хочешь?

— Ах, перестань! — чуть не расплакалась донья Мариана. — Ты же сам прекрасно знаешь почему!

— Нет, не знаю, — сурово и твердо заявил Сьенфуэгос. — Объясни мне, пожалуйста.

— Глядя на нас, люди могут решить, будто я твоя мать, — призналась она наконец.

— И поэтому ты считаешь, что я недостоин быть твоим мужем?

— Что за бред — жениться! Гораздо уместнее здесь было бы усыновление, чем свадьба.

— Это самая гадкая вещь, какую я когда-либо слышал от тебя, — произнес Сьенфуэгос. — Измерять любовь разницей в возрасте — все равно, что судить об уме человека по его росту.

— Согласен с вами, — вмешался брат Бернардино. — Это настоящая глупость, недостойная умной женщины, дочь моя. Там, в крепости, вы мне казались умнее.

— Вам этого не понять, святой отец, — перебила его немка. — Вы даже не представляете, что происходит.

— Я-то как раз представляю, — спокойно ответил тот. — Слава Богу, не вчера родился. Сказать по правде, мне больше лет, чем вам обоим вместе взятым. — Он с нежностью посмотрел на свою бывшую узницу, потом взял ее руку сжал, чтобы приободрить. — И я хорошо понимаю, что с тобой происходит, — добавил он. — Понимаю, что он моложе, а ты пережила ужасные минуты, которые оставили свой след. Но поверь, мне не понадобилось много времени, чтобы понять: этот человек любит тебя больше всего на свете. Он многократно рисковал жизнью ради тебя, и я уверен, что не мыслит своей жизни без тебя. Так что забудь об этих женских глупостях и выходи за него замуж!

— А что будет, когда я стану старухой, а он будет по-прежнему молод и хорош, как сейчас?

— Ты думаешь о тех временах, когда станешь старухой, — францисканец шмыгнул носом — от этой привычки его не смогло отучить даже мытье. — Так почему бы тебе не пойти дальше и не поразмышлять о тех далеких временах, когда ты станешь трупом? Никогда не мог понять, почему женщин гораздо больше беспокоит то, что случится в грядущие времена, чем то, что происходит сейчас? Думаю, именно в этом и кроется ваша неспособность совершить хоть что-нибудь путное. Если бы, например, перед вами стояла задача построить храм, вы бы тут же задумались о тех временах, когда он рухнет, пусть даже до этой минуты он и простоит долгие века, — он снова сжал ее руку. — Ответь мне на один вопрос, только честно, — попросил он. — Ты любишь этого человека?

— Разумеется, люблю!

— А ты любишь или не любишь эту женщину? — спросил он, обращаясь к канарцу.

— Больше жизни.

— В таком случае объявляю вас мужем и женой, — произнес монах, осеняя их крестом. — Дело сделано, и говорить больше не о чем.

— Но как же... — растерялась донья Мариана. — Вы хотите сказать, что теперь мы женаты?

Де Сигуэнса кивнул:

— Пока смерть не разлучит вас.

— Но это невозможно! — возмутилась она. — Вот так сразу?..

— Если хочешь, могу прочитать «Отче наш», но это несущественно. Под угрозой смерти церемонию допустимо сократить.

— И кому же, по-вашему, грозит смерть?

— Вам, — ответил он. — Если попадетесь в руки Овандо, вас повесят.

— И все же я боюсь, что это неправильно, — не уступала донья Мариана, считавшая, что даже самая скромная брачная церемония должна быть все-таки более торжественной. — Вы уверены, что этот брак действителен?

— Для меня — безусловно, — ответил монах. — И для вашего мужа тоже. А поскольку из нас троих для двоих он действителен, все остальное не имеет значения.

— Да вы надо мной смеетесь!

— Никоим образом, дочь моя, никоим образом, — спокойно ответил тот. — Уж если какой-нибудь епископ может признать недействительным брак, в котором родилось пятеро детей, то почему простой монах не может объявить действительным другой брак — пусть даже без надлежащей помпы? Кстати говоря, нередки случаи, когда священник венчает одновременно десятки пар, даже не спрашивая их имена.

Ингрид Грасс подобное объяснение не вполне удовлетворило, однако ей и самой хотелось, чтобы их брак был действителен, поскольку, как бы она ни возражала против свадьбы, в глубине души она по-прежнему мечтала соединиться узами брака с человеком, которого прождала большую часть своей жизни.

Многие влюбленные пары мечтают состариться вместе, но им претит сама мысль о том, что их любимый может состариться; человеку легче даже примириться с мыслью о собственной неизбежной старости, чем о том, что когда-нибудь состарится их любимый или любимая.

Зачастую даже мысль о собственной старости ненавистна людям потому, что это причинит боль любимому человеку, поскольку они понимают, что любимый чувствует то же самое.

Поистине, старость — это состояние души; она может быть терпимой или невыносимой, в зависимости от обстоятельств; но вот с чем действительно бывает трудно примириться — так это с долгим периодом медленного увядания, ведущим к старости.

Донье Мариане Монтенегро скоро должно было исполниться тридцать пять лет — и это в эпоху, когда средняя продолжительность жизни женщины составляла чуть более полувека; и теперь она уже страдала от всех тех воображаемых бедствий, сопровождающих человека на последнем этапе жизни, хотя только что произвела на свет ребенка.