Ханс Кристиан Андерсен - [29]

Но тут снова рухнули все его надежды: театральная дирекция полностью отказалась от его услуг в качестве хориста и фигуранта и вернула ему «Разбойников в Виссенберге» с весьма неудовлетворительным отзывом. Каким-то непонятным для него путем они узнали, что анонимному автору недостает образования…

Ну хорошо, пусть он даже был бы готов как следует засесть за ученье. Для университета нужно выучить массу всяких вещей, кроме латыни, — это не так быстро, как написать трагедию. И бесплатных учителей для всего не отыщешь. Понадобятся деньги, а где их взять? Гульдберг собрал для него небольшую сумму, но она вот-вот кончится, да и хватает ее только на квартиру и завтрак… Прямо голова крутом идет; хорошо еще, что за писаньем как-то забываешь про все это…

Третий год он полностью зависел от чужой благотворительности, и ему все тяжелее становилось обращаться то туда, то сюда с просьбой о помощи, всегда рискуя получить отказ. Раньше он верил, что всякий человек — разве уж кроме очень злого! — должен охотно заняться судьбой талантливого и бедного мальчика. Оказалось, что это вовсе не так-то просто. Конечно, все время находились люди, относившиеся к нему с искренним сочувствием. Сам Эленшлегер снисходительно принимал его робкое обожание. Радушно встречали его новые знакомые: поэт Ингеман, молодой поэт Тиле, знаменитый физик Эрстед.

Подвижной и энергичный, с живыми пытливыми глазами и улыбкой, полной юмора, Эрстед вовсе не принадлежал к тем педантичным ученым, которые с головой ушли в свою науку и знать не знают, что делается кругом. Его все интересовало: и природа, и люди, и искусство. Поэтому он охотно разговаривал с любознательным мальчиком, с улыбкой выслушивал его мечты, давал ему книги. Но во многих домах его принимали просто, чтобы позабавиться патетической декламацией с фюнским произношением, неловкими манерами и восторженными речами. Комическое впечатление усиливала растущая худоба, слишком короткие рукава и панталоны, странные, связанные движения, вызванные необходимостью скрыть заплату или лопнувший шов.

Над ним насмехались в гостиных купцов и аристократов.

Когда он попал на прием к принцессе Каролине, то белокурая длиннолицая дочь Фредерика и ее фрейлины целый час веселились, слушая его, и упражнялись в остроумии на его счет, наградив, впрочем, за это мешочком лакомств и десятью далерами.

Смеялись над ним и в театре. Девочки-фигурантки фыркали ему в лицо. Актер Бауэр во время массовой сцены тащил его к рампе, чтобы потешить публику плачевным видом долговязого подростка в потрепанной одежде. Хорист Брандт, пользуясь его беззащитностью, на репетициях совал ему в рот нюхательный табак, подставлял ногу, а в ответ на слабые протесты отвешивал пощечины.

Но хуже всего было, когда он со своей не знающей границ откровенностью выкладывал всюду мечту стать знаменитым поэтом. Даже друзья только плечами пожимали: им это казалось совершенно невероятным. Посторонние же хохотали до упаду: ну и хватил! Да разве так выглядят знаменитые поэты? Нет, у этого Андерсена просто мания величия!

Иногда эти насмешки были такими явными и грубыми, что пробивались даже сквозь броню его наивной доверчивости. В минуты усталости он чувствовал себя страшно одиноким. Никто всерьез не верил, что из него выйдет что-нибудь путное.

И белой ночью на берегу озера, под свежим впечатлением гнева Гульдберга, перебрав всю цепь своих неудач и обид, он был близок к отчаянному решению разом оборвать ее.

Всколыхнется на миг розоватая гладь озера, разойдутся круги — и снова все станет спокойно. Точно и не жил никогда на свете смешной мальчик из Оденсе, вообразивший себя Аладдином… Все его великие планы будут похоронены на скользком темном дне, и люди так и не узнают, сколько он мог дать миру… Ах, до чего же это грустно! Никак нельзя удержаться от слез, когда хорошенько представишь себе такую возможность.

Но пока Ханс Кристиан оплакивал навзрыд безвременную гибель талантливого мечтателя, в его сознании начал рождаться протест. Как! Добровольно уйти из жизни, не доказав своих прав на волшебную лампу? Остаться в памяти людей просто зазнавшимся выскочкой? Нет, это было бы слишком обидно! Ведь он знает, знает наверняка, что способен создать кое-что получше, чем все сделанное до сих пор. Надо только изловчиться и поймать за хвост одну из прекрасных золотых птиц, сотнями летающих в его воображении, то есть найти такие слова, чтобы все увидели перед собой эту птицу как живую — переливчатую, звонкоголосую…

…Утро вступило в свои права. На деревьях радостно защебетали птицы — серенькие, а не золотые, но все же очень симпатичные. Хлопотливые хозяйки с большими корзинами торопились на рынок за рыбой и овощами. Оглушительно заскрипела неподалеку тележка молочника.

Ханс Кристиан почувствовал, что отсидел ногу и отсырел от ночного тумана. Выпить чашку горячего кофе со свежим хлебом и спать… А выспавшись хорошенько, он засядет за новую трагедию. Ее поставят на сцене, он получит за это деньги и потратит их на ученье. Тогда и Гульдберг его простит, и все будет прекрасно!

Дела шли полным ходом. Новую трагедию «Альфсоль», которую он читал вслух всем и каждому, многие признавали несомненно талантливой. Старая фру Юргенсен даже прослезилась, а ее приятель пастор написал рекомендательное письмо, с которым трагедия была отправлена в театр.