Хан - [82]

— … Сен бенимсин — прорычал Хан в мои губы, чуть оскалившись, отчего я изумленно моргнула, не успев выдохнуть: «Что?…», потому что закончился воздух.

Закончились мысли.

Закончился этот мир, который сжался вокруг нас обжигающим спутанным дыханием и терпким бархатным языком, который ворвался в меня, подавляя и обжигая.

Этими сильными изящными пальцами, которые держали моё лицо, поворачивая, как ему было угодно, заслоняя собой все вокруг и даря свой вкус, от которого мои бедные нервные окончания стонали и извивались, словно золотые рыбки, оставшиеся без своего эликсира, что поступал с губами Хана рекой страсти, такой черной, терпкой и удушливой, что я всхлипывала в его губы, не пытаясь вырваться.

Я не вздрогнула, даже когда послышался треск разорванной ткани, и его футболка просто повисла на мне двумя клочками, а жадные руки быстро и жестко стащили с моих бедер свободные штаны, даже не пытаясь снять их полностью. Хан не отстранился и не поднялся, резко расстегивая замок на ширинке, наваливаясь, и с силой обхватывая снова мои скулы, нависая надо мной и опаляя своим вкусным, ароматным дыханием, грозно выдохнув:

— Смотри на меня!..

И я смотрела. Распахнув глаза, и дрожа от его силы и власти, которым не могла противиться.

Смотрела, утопая в его черной лаве глаз, теряясь в длинных ресницах и чувствуя, как эта кусающая кожу, тяжелая и пряная власть струиться по моим венам, повелевая и причиняя ту сладкую боль, от которой хотелось стонать.

— Бана айитсин! — снова прорычал Хан, полыхнув глазами, словно выжигая на мне метку, подавшись вперед бедрами одним резким, сильным толчком, заполняя меня собой так неожиданно и глубоко, растягивая до самого немыслимого предела, отчего тело выгнулось и сжалось, что я не удержала в себе вскрика, почувствовав, как Хан на секунду застыл, словно давая телу возможность вспомнить его, и привыкнуть к тому, что больше оно мне не принадлежит.

Упираясь своим лбом в мой, Хан тяжело порывисто дышал, не говоря больше ничего, лишь прожигая меня своими необыкновенными глазами, и глядя так пронзительно и жадно, словно был готов съесть, щекоча своими длинными пушистыми ресницами и упираясь руками в подушку по обе стороны от моей головы.

Когда он зашевелился снова, боль постепенно ушла, выпуская из глубины тела что-то новое, невообразимое, горячее и такое терпкое, отчего перед глазами просто пошли темные круги, словно с каждым отрывистым, глубоким движением Хана, во мне вспыхивал факел, который поджигал все изнутри, плавя внутренности, душу и сердце. Превращая всю мою сущность в один большой бурлящий океан расплавленного золота, которое стремилось к своему хозяину, стекая в живот и бедра, расплываясь влагой на бедрах. Собираясь все сильнее и сильнее, каждой маленькой капелькой переполняя ту чашу, которая звенела внутри от этого трения влажных тел, нагреваясь и истончаясь

…пока не лопнула с оглушительным всплеском и моим протяжным стоном, когда спина выгнулась волной того блаженства, которое я так ждала, чувствуя, как золото во мне взорвалось и испарилось миллионом ярких блесток, оставляя после себя подрагивающие мышцы и рваное дыхание, которое ловил своими губами Хан.

— Гузееееееел, мавиш, — сладко улыбался он, прищуривая свои завораживающие глаза, то целуя, то кусая мои губы, отстраняясь лишь на доли секунды, чтобы стянуть одежду с себя и с меня, и снова опуститься на мое дрожащее в непроходимых конвульсиях тело, входя медленно и мучительно, и лукаво шепча в мои влажные губы, чуть выгибая свою черную резкую бровь, — играем сегодня до пяти?…

— Пяти?! — распахнула я глаза, ошарашено ахнув, когда он ловко и резко развернул меня на живот, наваливаясь сверху и раздвигая мои ноги, смеясь хрипло и приглушенно, заставляя забывать меня обо всем.

Он двигался резко и безжалостно, входя в меня до упора и заставляя содрогаться от каждого его движения, глотая ртом горячий воздух, сплетенный из ароматов наших тел и этой невообразимой страсти, которая граничила с жестокостью, с жаждой обладания на грани безумия, когда хотелось рыдать и рычать одновременно, испытывая в равной степени и жуткую боль и головокружительную сладость, от которой тело выгибалось в желании получить его еще и еще.

Не в силах сдержаться, я кусала его пальцы, слыша рычание и прогибаясь под горячими губами, которые скользили вдоль шеи, опускаясь на позвоночник и выпуская бурю эмоций и мурашки по всему телу оттого, что он был сзади — такой сильный, большой, горячий и опасный.

Его нужно было бояться.

Ему нужно было подчиняться и боготворить.

А я сходила по нему с ума, отдаваясь каждому движению его тела, привыкая к его ритму, привязываясь накрепко к его вкусу и аромату, без которых уже просто не смогу жить…

«Два» было жестким, немного болезненным, но таким горячим, что я повалилась вперед, распластавшись под ним на скомканных влажных простынях, судорожно дыша и цепляясь дрожащими от напряжения пальцами в измятую подушку, пока не в состоянии даже убрать прилипшие влажные прядки волос со своего лица, и ощущая лишь его губы, которые скользили по моей шее ласково и едва касаясь, пока горячие ладони, скользнули подо мной, осторожно и бережно разворачивая снова на спину.