Халиф на час - [6]

И когда Маймуна услышала от Дахнаша эти слова, свет стал мраком пред лицом ее, и она ударила его крылом по голове крепким ударом, который едва не порешил его, так он был силен. А затем она воскликнула: «Клянусь светом лика его величия, ты сейчас же отправишься, о проклятый, и возьмешь твою возлюбленную, которую ты любишь, и быстро принесешь ее в это место, чтобы мы свели их обоих и посмотрели бы на них, когда они будут спать вместе, близко друг от друга. И тогда нам станет ясно, который из них красивее и прекраснее другого. А если ты, о проклятый, сейчас же не сделаешь того, что я тебе приказываю, я сожгу тебя моим огнем, и закидаю тебя искрами, и разорву тебя на куски, и разбросаю в пустынях, и сделаю тебя назиданием для оседлого и путешествующего». — «О госпожа, — сказал Дахнаш, — я обязан сделать это для тебя, но я знаю, что моя возлюбленная красивее и усладительнее».

После этого ифрит Дахнаш полетел, в тот же час и минуту, и Маймуна полетела с ним, чтобы стеречь его, и они скрылись на некоторое время, а потом оба прилетели, неся ту девушку.

А на ней была венецианская рубашка, тонкая, с двумя золотыми каемками, и была она украшена диковинными вышивками, а по краям рукавов были написаны такие стихи:

Три вещи мешают ей прийти посетить наш дом

(Страшны соглядатаи и злые завистники):

Сиянье чела ее, и звон драгоценностей,

И амбры прекрасный дух, что в складках сокрыт ее.

Пусть скроет чело совсем она рукавом своим

И снимет уборы все, но как же ей с потом быть?

И Дахнаш с Маймуной до тех пор несли эту девушку, пока не опустили ее и не положили рядом с юношей Камар аз-Заманом на ложе. И они открыли их лица, и оба более всех людей походили друг на друга, и были они словно двойники или несравненные брат и сестра, и служили искушением для богобоязненных.

И Дахнаш с Маймуной стали смотреть на них и Дахнаш воскликнул: «Клянусь Аллахом, хорошо, о госпожа! Моя любимая красивей!» — «Нет, мой возлюбленный красивей! — сказала Маймуна. — Горе тебе, Дахнаш, ты слеп глазами и сердцем и не отличаешь тощего от жирного. Разве сокроется истина? Не видишь ты, как он красив и прелестен, строен и соразмерен? Горе тебе, послушай, что я скажу о моем возлюбленном, и если ты искренно любишь ту, в кого ты влюблен, скажи про нее то, что я скажу о моем любимом».

И Маймуна поцеловала Камар аз-Замана меж глаз многими поцелуями и произнесла такую касыду:

Что за дело мне до хулителя, что бранит тебя?

Как утешиться, когда ветка ты, вечно гибкая?

Насурьмлен твой глаз, колдовство свое навевает он,

И любви узритской исхода нет, когда смотрит он.

Как турчанки очи: творят они с сердцем раненым

Даже большее, чем отточенный и блестящий меч.

Бремя тяжкое на меня взвалила любви она,

Но, поистине, чтоб носить рубаху, я слишком слаб.

Моя страсть к тебе, как и знаешь ты, и любовь к тебе

В меня вложена, а любовь к другому — притворство лишь.

Но имей я сердце такое же, как твоя душа,

Я бы не был тонок и худ теперь, как твой гибкий стан.

О луна небес! Всею прелестью и красой ее

В описаниях наградить должно средь других людей.

Все хулители говорили мне: «Кто такая та,

О ком плачешь ты?» — и ответил я: «Опишите!» — им.

О жестокость сердца, ты мягкости от боков ее

Научиться можешь, и, может быть, станешь мягче ты.

О эмир, суров красоты надсмотрщик — глаза твои,

И привратник-бровь справедливости не желает знать.

Лгут сказавшие, что красоты все Юсуф взял себе —

Сколько Юсуфов в красоте твоей заключается!

Я для джиннов страшен, коль встречу их, но когда с тобой

Повстречаюсь я, то трепещет сердце и страшно мне.

И стараюсь я от тебя уйти, опасаясь глаз

Соглядатаев, но доколе мне принуждать себя?

Черны локоны и чело его красотой блестит,

И прекрасны очи, и стан его прям и гибок так.

И, услышав стихи Маймуны о ее возлюбленном, Дахнаш пришел в великий восторг и до крайности удивился, затрясся от великого восторга и воскликнул: «Поистине, ты хорошо сказала о том, кого ты любишь, и прекрасно описала его, и я тоже обязательно не пожалею стараний и, как могу, скажу что-нибудь о моей возлюбленной».

Потом Дахнаш подошел к девушке Будур, поцеловал ее меж глаз и, посмотрев на Маймуну и На Будур, свою возлюбленную, произнес такую касыду (а он сам себя не сознавал):

За любовь к прекрасной хулят меня и бранят они —

Ошибаются, по неведенью ошибаются!

Подари сближенье влюбленному! Ведь поистине,

Если вкусит он расставание, так погибнет он.

Поражен слезами, влюбившись, я, и силен их ток,

И как будто кровь из-под век моих изливается.

Не дивись тому, что испытывал я в любви своей,

Но дивись тому, что был узнан я, когда скрылись вы.

Да лишусь любви я, коль скверное я задумаю!

Пусть любовь наскучит, иль будет сердце неискренно!

И еще слова поэта:

Опустел их стан и жилища их в долине,

И повержен я, и злодей мой удалился.

Я пьян вином любви моей, и пляшет

В глазах слеза под песнь вожака верблюдов.

Я стремлюся к счастью и близости, и уверен я,

Что блаженство я лишь в Будур найду счастливой.

Не знаю я, на что из трех стану сетовать,

Перечислю я, вот послушай, я считаю:

На глаза ее меченосные иль на стан ее,

Что копье несет, иль кудрей ее кольчугу.

Она молвила (а я спрашивал о ней всякого,