Х20 - [51]

На самом деле то был лишь повод еще раз увидеться с ним.

Уолтер, чей кисет сегодня хотя бы наполнен, никак не реагирует. Он уже раскурил трубку.

— Я очень его любила, — говорит Эмми, и Уолтер шуршит страницами “Нэшнл джиогрэфик”, который уже читал. Поднимает журнал, чтобы скрыть лицо, и с обложки на нас устремляются темные глаза женщины племени йекуана.

— Я не слушаю, — говорит Уолтер. — Даже не притворяюсь.

— Вот и ладненько, — говорит Эмми.

Похоже, необычные подробности жизни Тео лишний раз убеждают Эмми, что он существовал на самом деле. Например, она говорит мне, что шрам на верхней губе появился у него после игры в рулетку, когда шарик слетел со стола и ударил в губу с такой силой, что выбил зуб.

Уолтер что-то бормочет из-за журнала.

— Прости, Уолтер?

Он опускает свое заграждение.

— Чепуха, — говорит он. — Только представь, какова вероятность, что такое произойдет.

— Мне его не хватает, — говорит Эмми.

— Нам всем его не хватает, — говорит Уолтер. — Давайте сменим тему.

— Вот поэтому нам всем надо не сидеть без дела. Стелла говорит, что возьмет тебя покататься на дельтаплане, чтобы отблагодарить за театр.

— Я еще не решил, что пойду.

— Она уже предвкушает, — говорит Эмми.

Я знаю, не стоит этого делать, Эмми только того и надо, а я должен лишь противиться искушению, но все же я спрашиваю о Стелле. Эмми к этому готова.

— Она опытная парашютистка, альпинистка и дельтапланеристка, — говорит Эмми, зная, что я имел в виду не это. Я имел в виду, хорошо ли она выглядит и какие у нее косточки. — Еще она занимается виндсерфингом, ныряет с аквалангом и пилотирует планеры.

— Суперженщина, — говорит Уолтер. — Более того, Луис Лейн. — Он перелистывает “Нэшнл джиогрэфик” обратно и опять принимается читать с начала.

— А чтобы расслабиться, лазает по горам.

— Звучит весьма устрашающе.

— Она забавная, примерно твоя ровесница, и у нее есть жирная черная кошка по имени Клеопатра.

— Что-нибудь еще?

— Чего тебе еще?

— Она, конечно, не курит?

Уолтер говорит:

— Некоторые вечно недовольны. — Для пущего эффекта он швыряет “Нэшнл джиогрэфик” на пол. — У тебя нет ни шанса, — говорит он. Качает головой: — Бывший курильщик. Паинька.

Тут я, как невозмутимый некурящий, собираю все силы, чтобы дать отпор этой суровой атаке Уолтерова крутого нрава. Я очень вежливо спрашиваю, не жарковато ли ему в черной фетровой шляпе.

— Нет, — говорит он, — ничуть.

— Это твоя похоронная шляпа?

— В точку, — говорит он. — Потому что в последнее время вы двое только и делаете, что перемываете косточки мертвым.

— Со своим характерным тактом, — поясняет Эмми, — он говорит про Тео.

— Что ж, — отвечаю я, — в таком случае сменим тему.

Я спрашиваю Эмми, как она поняла, что это любовь.

Джулиан за столом что-то набивал на компьютере. На улице стояло лето, и Джулиан снял пиджак. Светло-голубая рубашка с белыми манжетами и черными шелковыми запонками в виде кастаньет.

— Компьютер говорит, у тебя отличное здоровье.

— Ты знаешь, что это для Тео, — сказал я. — Я не собираюсь милостыню просить.

— Знаю, Грегори, но ты так и не принес мне табак. Помощник из тебя никудышный.

— Если ты все расстраиваешься из-за Клуба самоубийц, прости. Это не моя вина.

— Я просто хотел вступить. Это же не преступление.

— Ты провалил испытания. Я ничем не мог помочь.

— Они не хотели, чтобы я вступил. Откуда мне знать, как назывались курительные клубы в Лондоне? К тому же в девятнадцатом веке. Откуда мне знать, какая связь между Джоном Уэйном и Эдуардом, графом Виндзорским?

Потому что для любого, кроме самозванца, это очевидно. Оба умерли от рака легких, и в случае графа Виндзорского это означало, что он никогда не станет королем Эдуардом. Еще он женился на некоей миссис Симпсон, но это к делу не относится, поскольку она не имела никакого отношения к Симпсонам, знаменитым торговцам табачной продукцией.

— Почему они не захотели меня принять?

— Ты неправильно ответил на вопросы.

— И теперь ты не принесешь мне табак, потому что Тео этого не хочет. Может, просто возьмешь и притащишь? Ему наверняка все равно.

— Сомневаюсь. Ты его хуже знаешь.

Сверяясь с монитором, Джулиан напыщенно поведал мне, что Тео проработал в Центре исследований двадцать девять лет, восемь месяцев и семь дней. За это время он прошел путь от помощника исследователя до куратора проекта.

— Это лишь факты, — сказал я. — А не вся история. Впрочем, ты понимаешь, что я имею в виду.

— Ладно, тогда ты скажи мне название его докторской диссертации.

Я не хотел спорить. Тео был по большей части прикован к креслу, хотя врачи говорили, что при удачном раскладе ему полегчает перед тем, как станет хуже.

— “Обманная система вируса табачной мозаики”. Ты знал? Я — да. Это у меня на экране написано.

Мы через день помогали ему забраться в такси, и он отправлялся повидать Эмми. Она водила его на уколы кортизона.

— Его работа на “Бьюкэнен” — продолжение диссертации, в которой он отмечал, что симптомы ВТМ не проявляются при температуре выше 27 градусов по Цельсию.

Его лицо исхудало, а волосы торчали еще безумнее, чем прежде. С недавних пор у него болит нога.

— В ходе дальнейших исследований он пытался убедить растения табака, что температура всегда выше 27 градусов, даже если это не так.