Гвардии Зенитчик. Огневая позиция «попаданца» - [12]

— Ой! Напугал!

Я и сам почти испугался, настолько неожиданной была встреча. В руке у женщины был керосиновый фонарь с красным стеклом — это она давала отправление поезду.

— Неужто я такой страшный? Зато добрый.

— Да кто вас в темноте разберет, страшный или добрый. А к нам сюда зачем?

— В отпуск по ранению. Тридцать суток дали на поправку здоровья. А вы дежурная по станции?

— Дежурная, — подтвердила женщина.

— Зал ожидания у вас есть? Мне бы до утра где-нибудь переждать.

— А дальше тебе куда?

Я сказал название Сашкиной деревни.

— Далеко, — посочувствовала дежурная. — Ладно, пошли, у меня в каморке до утра посидишь. Там и теплее, чем в зале, и мне веселее будет.

Мы пришли в небольшой домик. Здесь, в неверном свете лампиона, отбрасывающем резкие тени, я смог ее немного разглядеть: низенькая, полная, навскидку лет сорок пять-пятьдесят, а может, и меньше. Война сильно старит женщин.

— Раздевайся. Сейчас чайку заварим.

Сама она сняла черную железнодорожную шинель и фуражку с, должно быть, красным верхом. Я повесил свою понтовую шинель на крючок рядом с ее шинелью. Затянул ремень и подсел поближе к буржуйке, на которую дежурная поставила закопченный чайник. Кроме печки, в комнатке стояли стол, пара табуретов и топчан, на котором дежурные по станции коротали время в перерывах между приемом и отправкой эшелонов.

— В каких чинах будешь? — поинтересовалась женщина.

— Сержант.

— Артиллерист?

— Зенитчик.

— Ты первый, кто оттуда пришел с руками и ногами. Народу-то много позабирали, а обратно только бумажки похоронные идут, да пара калек вернулась.

— Я тоже временно, через месяц обратно. А твой воюет?

— Нет, слава богу, по возрасту уже не гож. А младшенький на фронте, танкистом воюет. Старшему — бронь железнодорожную дали, сейчас в Рязани паровозы ремонтирует.

Так за разговорами я узнал местные новости, которых было немного. И что до конечной цели моего путешествия добраться будет нелегко. А тут и чайник закипел. Вместо чая заваривали какие-то листья, я так и не понял какие.

— Только сахара совсем нет, — предупредила дежурная.

— Подождите, — подхватился я, — у меня изюм есть.

Я достал из кармана шинели пакетик, купленный еще в Москве. И мы стали пить кипяток с запахом неизвестного мне растения, закусывая его мягким изюмом.

— Сержант, уголечку не принесешь? Мне его, проклятого, тяжело таскать.

Казалось бы безобидная просьба меня насторожила. За время моего отсутствия любопытная баба могла сунуть нос в мой мешок, а там на то, чтобы участковому стукануть, с запасом хватит. Забрать сидор с собой? Еще хуже. У обычного красноармейца ничего ценного быть не может, и причин не выпускать из рук свое имущество тоже нет. Надо придумать какой-то благовидный предлог, чтобы отмазаться от этого почетного задания. А пока потянем время.

— Где уголь-то брать?

— Сбоку от вокзала котельная, возле нее куча лежит.

— Не воруют?

— Не без этого.

Я подошел к мятому ведру и заглянул внутрь. На дне еще оставалась угольная мелочь, почти штыб. Набрал совком и забросил в печку.

— Хватит еще. Вот товарняк на Рязань пойдет, вместе и выйдем.

Сама проболталась, что скоро состав товарный должен пройти. Пока она состав встречать-провожать будет, я угля успею набрать и в каморку вернуться. Посидели еще, поговорили. Женщина время от времени поглядывала на стоящий на столе будильник. Наконец, поднялась.

— Пора.

Я тоже подорвался, как галантный кавалер, подал женщине шинель, натянул свою. Она взяла фонарь, я подхватил ведро с совком. Интересная, кстати, конструкция у этой керосинки. С двух сторон открыто стоят красный и желтый светофильтры, с третьей стороны — зеленый, прикрытый заслонкой, своего рода защита от дурака. С четвертой стороны дверца, через которую внутрь вставляется керосиновая горелка.

— Пошли.

Я галантно пропустил дежурную вперед, рысью рванул к котельной, торопливо нагреб ведро крупнокускового угля. Это когда перейдут на комбайновую добычу угля, он пойдет мелким, такой и по конвейеру транспортировать проще. А пока основным инструментом является отбойный молоток, максимум врубовая машина, и возят его под землей вагонетками, уголь идет крупный. Мало влезло, нагреб мелочи с горкой и рысью обратно. Успел вернуться намного раньше нее, подкинул топливо в печку.

Когда дежурная вернулась, я уже делал вид, что дремал, завалившись прямо на пол, завернувшись в свою щегольскую шинель и подложив под голову сидор. Войдя, женщина задержалась около меня, потом прошла дальше, я еще слышал, как заскрипел топчан, а потом действительно провалился в сон.

— Вставай! Слышь, сержант, вставай.

Дежурная трясла меня за плечо.

— Вставай, скоро сменщица моя придет.

Я разлепил глаза, за окном серел еще не поздний осенний рассвет.

— Встаю, встаю.

От долгого лежания на жестком полу в одной позе тело затекло. Я тяжело поднялся, разминая мышцы.

— Спасибо за ночлег, хозяюшка. А чего сменщицу боишься? Муж ревновать будет?

— Скорее уж отругает за то, что раненого солдатика на улицу выгнала.

— Ну тогда чайком на дорогу напоишь? Изюм у меня еще остался.

Горячая вода, пусть и на пустой желудок, окончательно разбудила. Когда я вышел на небольшую площадь перед вокзалом, было почти светло. Куда идти? Постоял, подумал. Не хотелось задерживаться в поселке надолго. Вряд ли здесь есть воинские части, но райотдел милиции, безусловно, имеется и можно нарваться на бдительного милиционера. Однако голодное урчание в животе решительно опротестовало намерение немедленно двинуться в путь, и я решил задержаться.