Гвардеец Барлаш - [27]

Он остановился и пожал плечами, поправляя ремень.

– …В Индию или к черту.

– Полковник Казимир уехал, – прибавил он в сторону Матильды, что очень удивило ее. – Я видел, как он отправился вместе со своим штабом. И император оставил Данциг. Теперь хозяин будет здесь в безопасности. Вы можете это написать ему. Напишите также, что я, Барлаш, сказал, что он может спокойно вернуться и жить на Фрауэнгассе.

Барлаш собрался; он застегнул мундир и, поправляя ремни ранца, поглядывал то на ту, то на другую из трех женщин, наблюдавших за ним, как бы оценивая своих слушателей. Затем он повернулся к Дезирэ, которая всегда была его другом и с которой его теперь связывали крепкие узы после того, как они вместе преодолели опасность.

– Император забыл Данциг, – повторил он, – и тех, против кого он имел зуб. Но вместе с тем он забыл и о тех, кто сидит в тюрьмах. Скажите это хозяину… Когда-нибудь он, пожалуй, вспомнит о старом солдате. Приходится думать о себе.

Сказав это, Барлаш бросил на Дезирэ хитрый взгляд из-под своих мохнатых бровей. Затем он направился к двери и, обернувшись, сердито указал пальцем на сильную, но полную страха Лизу, издал короткий пронзительный смех и, без дальнейших разговоров, вышел. На ступеньках он остановился, чтобы надеть сапоги и застегнуть гамаши; нагибаясь, он кряхтел под тяжестью своего ранца и амуниции. Дезирэ, успевшая уже подняться в свою спальню, побежала за ним, когда он начал спускаться на улицу. У нее в руках был кошелек, и она быстро сунула его ему в руку, сказав:

– Если вы это возьмете, я буду уверена, что мы друзья.

Барлаш довольно нелюбезно взял кошелек. Это было рукоделие из шелка с двумя кольцами.

Он посмотрел на него, затем хмуро взвесил в руке. Кошелек был довольно легок.

– Деньги, – произнес Барлаш. – Нет, благодарю вас. Для того чтобы на них напиться, быть разжалованным и попасть в тюрьму! Это не входит в мои расчеты, madam. Нет, благодарю вас. Надо думать о своей карьере.

И, сурово рассмеявшись этой житейской мудрости, Барлаш снова стал спускаться, даже не оглянувшись на Дезирэ, которая стояла на солнце, держа кошелек в руках.

Итак, на старости лет папа Барлаш был унесен на войну тем человеческим потоком, который наводнил всю страну на убыль, а исчез в бесплодной почве навсегда.

С наступлением августа стало ясно, что Данцигом больше не интересуются. Центром стала Вильна. Смоленск пал, и, что было всего удивительнее, русские отступили к Москве. Данциг был уже не по дороге, и на время его забыл весь мир, между тем как, по словам Барлаша, свободные люди продолжали пользоваться свободой, хотя их имена навевали что-то недоброе, невинным же людям предоставили гнить в тюрьмах.

Дезирэ продолжала получать от мужа письма, полные любви и войны. Он долго находился в Кенигсберге, каждый день надеясь, что его пошлют дальше. Затем он переправился с Мюратом через Неман и написал об утомительном путешествии по литовским равнинам. В конце июля он вкратце упомянул о прибытии Казимира на главную квартиру.

«С ним прибыл курьер, – писал Шарль, – который привез твое письмо. Не верю, чтобы ты любила меня так, как я тебя люблю. Во всяком случае, ты мне этого не пишешь так часто, как я бы хотел. Рассказывай мне обо всем, что ты делаешь и думаешь каждую минуту…» И так далее.

Шарлю, по-видимому, так же легко было писать, как и говорить, и он не стеснялся выражать свои чувства. «Курьер уже в седле, – заканчивал он. – Казимир говорит, что я должен кончить письмо. Пиши мне обо всем. Как поживает Матильда? Здоров ли отец? Как он проводит день? Продолжает ли он ходить по вечерам в свое кафе?»

Последнее казалось припиской, которая пришла Шарлю на ум вследствие, может быть, разговора в той комнате, где он писал.

Письмо из Стокгольма от другого изгнанника было короче.

«Я здоров, – писал Антуан Себастьян, – и надеюсь вернуться вскоре после того, как вы получите это письмо. Нотариус Феликс Мейер имеет распоряжения относительно снабжения вас деньгами на домашние расходы».

Видимо, у Себастьяна были в Данциге еще и другие друзья, которые сообщали ему обо всем, что происходит в городе.

Ни Матильда, ни Дезирэ не последовали совету Барлаша написать отцу. Они не знали, куда он бежал, и не получали никаких сведений ни об его адресе, ни о его будущих планах. По-видимому, тот, кто устроил бегство Себастьяна, счел более разумным, чтобы его родные не имели о нем сведений.

Ради Барлаша Дезирэ мало говорила о его участии в бегстве Себастьяна, и Матильда не интересовалась этими подробностями. Однако же она рассказала о помощи, оказанной Луи д’Аррагоном.

– Почему он это сделал? – спросила Матильда.

– Потому что я его попросила, – был ответ.

– А почему ты его попросила?

– Кого же было еще просить? – возразила Дезирэ, и на это возражение действительно нечего было ответить.

Возможно, Матильда задавала эти вопросы потому, что они ей были подсказаны Казимиром; который, узнав, что Луи д’Аррагон помог ее отцу ускользнуть, решил выяснить этот вопрос характерным для него способом.

– Какую выгоду видел он для себя, совершая это? – спросил он, шагая рядом с Матильдой по Пфаффенгассе.