Гувернер Романовых - [24]

VI. Призраки Ипатьевского дома

В дальнейшем Пьер Жильяр оставался в добровольном плену. Это был мужественный поступок. Причиной такого шага были тревога за судьбу детей и уверенность в том, что Александра Федоровна не способна самостоятельно справиться с ситуацией. 22 марта бывший Император вернулся в Царское Село, «побледневший и ослабленный, видно было, как ужасно он страдал».

3 апреля Александр Федорович Керенский, в то время министр юстиции Временного правительства, приехал во дворец и совещался с Жильяром о здоровье детей. Ольга, Татьяна и Анастасия болели корью, у Марии была пневмония. Жильяр описал Керенского как «человека маленького роста, очень слабого, очень худого и бледного, весьма болезненного вида. Он все время держался за правый висок, как будто его мучила мигрень. У него был очень сильный, твердый и властный голос и странный, блуждающий взгляд».

Адвокат и социалист-революционер Керенский объяснил Николаю Романову, что ему удалось законодательно утвердить одно из основных положений программы его партии, касающееся отмены смертной казни. Это произошло вопреки позиции его врагов большевиков и несмотря на оппозицию правых. «Я поступил так, поскольку многие мои товарищи были приговорены к смерти». Керенского поддержали союзники, которые благосклонно отнеслись к демократической революции февраля 1917 года. В июле он сменил князя Львова на посту главы Временного правительства. В августе попытку государственного переворота предприняли правые националисты. Для борьбы с ними Керенский заключил союз с большевиками. Последние свергли его в октябре, когда им удалось захватить власть. Керенский попытался повести войска на Петроград, но безуспешно. Он отправился в изгнание и обосновался в США.

Дети Романовых с головами, обритыми наголо после перенесенной кори. Февраль 1917 г.

Слева направо: Мария, Ольга, Татьяна и Анастасия в Царском Селе. Май 1917 г.

Судьба Романовых в течение нескольких месяцев находилась в руках Керенского. Жильяр добавил, что Алексея шокировали визиты Керенского: «Впервые он видел своего отца в роли подчиненного, выслушивавшего приказы и подчинявшегося – кому! Штатскому лицу!» Александра Федоровна совершенно не воспринимала этого новоявленного диктатора. «Ее Величество покраснела в гневе. Впервые ее судьбу решали за нее», – написал Жильяр. Несомненно, она вспомнила свое же письмо к Царю 24 февраля 1917 года, в котором выражала надежду на то, что «Керенского, из Думы, повесят за его отвратительные речи. В военное время это важно и послужит хорошим примером».

Комната Жильяра стала настоящей «избой Кутузова в Филях», где все собирались, чтобы обсудить создавшееся положение и обменяться информацией. Он вел долгие беседы с бывшим Царем, с которым отныне разделял судьбу, занятия и жилье. Говоря о своем отречении, Николай Романов объяснял ему, что «смута пришла сверху – из Императорской аристократической Семьи». Рассуждая о Думе, он полагал, что «дело зашло намного дальше, чем того хотели его организаторы. Они желали не падения монархии, но лишь перемен в монархическом правлении и учреждения конституции. Большинство текущих ошибок были решительно непредсказуемы!» Бывший Царь добавил, намекая на беспощадную борьбу, которую тогда вели Временное правительство и Петроградский Совет: «Желать теперь, чтобы Дума удержала власть совершенно бессмысленно!»

Романовы попросили у Временного правительства разрешения уехать в Ливадию, в Крым. Правительство отказало Царской Семье, а условия содержания пленников были ужесточены. Николай теперь должен был жить отдельно от других членов Семьи. Иногда ему «забывали» принести еду. Чай ему подавали в присутствии офицеров охраны, ему было запрещено говорить на каком-либо ином языке, кроме русского. Солдаты, выбиравшие теперь своих командиров, повсюду следовали за Николаем с примкнутыми штыками. Это было совершенно ново, по словам Жильяра, «для человека, обладавшего абсолютной властью над 150 миллионами подданных, который теперь совершал арестантские прогулки в своем собственном парке, у дворцовых ворот!»

Финляндия была лишь в нескольких часах езды на поезде, и каждый, естественно, думал о бегстве. Находясь под арестом, Жильяр узнал, «что думский комитет принял решение, арестовав Императора, отправить нас в Англию. Все было подготовлено, наняты суда. Из-за болезни детей (сильного жара у М.Н. [пневмонии у Марии Николаевны]) отъезд был отложен. Позднее, когда из дворца пришла просьба назначить время отъезда, так как дети чувствовали себя лучше, было уже слишком поздно, Дума больше не имела достаточно власти, чтобы устроить наш отъезд, поскольку против нее выступал Совет рабочих и солдатских депутатов». Троцкий позже писал, что ни одна серьезная революция «не выпускала низложенного монарха за границу». Болезнь революции приняла злокачественную форму с возвращением из Швейцарии Владимира Ильича Ульянова-Ленина 3 апреля 1917 года.

Болезнь детей, вероятно, привела к опозданию, оказавшемуся фатальным для Семьи Романовых. Временное правительство больше не могло выслать Царя и Семью за рубеж, поскольку испытывало огромные трудности в борьбе с Петроградским советом, которым управляли большевики, не признававшие власти Керенского. Правительства принимающих стран также ответили жестким отказом. Правительство Короля Георга V, который был кузеном, другом и почти двойником бывшего Императора, вскоре сообщило, что присутствие Романовых в Великобритании нежелательно. Франция, к которой обратилось Временное правительство, тоже весьма презрительно отказала тому, кто всегда был ее верным союзником.