Гусиный остров - [10]
Шире круг! Шире!
Ещё шире!..
Алёша не таясь смотрел из травы на журавлей и слышал их таинственные голоса. Ему хотелось хлопать в ладоши в лад пляске и припевать-приговаривать:
Танцоры посреди круга менялись, пока всех не перетанцевал один журавль росточком пониже других.
Чего он только не выделывал!
Он прыгал около травянистой кочки, клевал её, подбрасывал клювом. Кочка крутилась и вертелась, падала и взлетала и готова была вот-вот превратиться в птицу, пока не рассыпалась.
Это привело плясуна в недоумение. Он топтался на одном месте и не мог понять, куда подевалась весёлая кочка? Куда она улетела или упрыгала? Только что здесь была!.. Куда?
Алёше тоже стало думаться, что плясунья-кочка где-то спряталась. Он встал в полный рост, чтобы увидеть её.
Зачем он это сделал?
Большие голенастые птицы побежали в разные стороны, и, захваченный их бегом, мальчик побежал за ними, размахивая руками и восторженно крича:
– Не бойтесь меня-а‑а!
Одна за другой с разбега, с раската птицы поднимались в воздух, и небо над Верховым Болотом заплескалось крыльями. А журавль-плясун, что недавно искал кочку-попрыгунью, подвернул ногу и, пытаясь встать, колотился на земле.
Когда мальчик подбежал к журавлю, тот сам, без посторонней помощи, поднялся на ноги и, прихрамывая, заторопился прочь от человека. Совсем близко Алёша видел слипшиеся косицы по бокам птичьей головы; крылья – вблизи не голубые, а серые, стёртые по краям от тяжкого перелёта, суставчатые, как в мозолях, ноги… Он даже уловил запах, похожий на запах курятника, который исходил от журавля.
Мальчик растопырил руки, чтобы схватить птицу за крылья и обнять её.
– Не бойся меня-а‑а! – кричал он.
Журавль остановился, обернулся, и Алёша увидел его тёмные глубокие глаза. Мальчик протянул к птице руки.
А журавль выбросил клюв вперёд и, щёлкнув им, как парикмахер ножницами, несильно клюнул человека в лоб: «Не тронь меня!»
Обеими руками мальчик схватился за уклюнутое место и для начала негромко заплакал, а потом всё громче и громче, но скоро сообразил, что на болоте его никто не услышит, и отнял руки ото лба.
Там, где синела небесная проталина, неровной стаей колыхались-уходили журавли и окликали друг друга: «Курлы! Курлы! Курлы!..»
И не стало их…
Осталась поляна в прошлогодней траве; вода-снежница, где отражаются берёзки; кочка в ягодах-журавинах, как в красном сарафане; где-то рядом – задумчивое око-родник, откуда берётся одна из малых рек России…
Дома мама сказала мальчику:
– Эх, Алёша, Алёша! Всегда что-нибудь с тобой приключается. Раз пришёл на танцы – сиди смирно.
– А ты расшумелся. Чего это ты, сынок? – с укором спрашивал отец.
– Сам не знаю, – винился Алёша. – Как получилось – не пойму.
Он виновато улыбался, вспоминая о встрече на Верховом Болоте, и радовался, что дома с родителями пьёт чай, греет горлышко, остуженное льдистой ягодой-журавиной…
Воронья тропа
Тропа вела вдоль леса и вдоль поля, где ветер гнал невысокие зелёные волны.
«А я по лесу иду или по полю? – думал Алёша. – После каникул сочинение придётся писать: «Как ты провёл лето?» Что я про это место напишу? Тропа и в лес не заходит, и в поле не забегает. Не буду я писать про неё – скучная она. А думать заставила: «По лесу я иду или по полю?..»
И замер Алёша: навстречу по тропе шла ворона.
Большая.
Одета строго и благородно. Крылья чёрные. Грудь серая. На груди – короткий тёмный галстук.
Идёт ворона вперевалку и взлетать не собирается. Прямо на Алёшу идёт.
Алёша посторонился. Не в поле свернул – хлеб топтать нельзя, – а в лес.
Человек и птица разошлись с миром.
Долго ли, коротко ли шёл Алёша и размышлял:
«Испугался я или нет? Не похоже, что испугался. Удивился я! Почему птица с крыльями пешком ходит? Или воронёнок это – большой, да нелётный? Вывалился из гнезда. Летать не научился. Вот и бродит по белу свету, пока крылья не окрепнут. Или ворона эта раненая, больная? Летать сил нет, а ноги ходят. И держит путь она к воде – к речке Танайке или к роднику на Каму. Мне отец рассказывал: для раненых или больных птиц или зверей вода – первое лекарство. Пьют они воду, пока пьётся. Лечебные травы едят или ягоды. Врачей у них нет. Догоню её и помогу чем-нибудь…»
Побежал Алёша по тропе обратно.
Нету вороны.
Не улетела ли?
Да нет – вот она. Пешком странствует. В том же чёрном фраке. В серой дымчатой манишке. Галстук тот же – тёмный, короткий, ворсистый.
Важная она.
Не идёт, а шествует и на Алёшины шаги головы не поворачивает.
Как бы узнать, не требуется ли ей помощь? А если требуется, то какая?
Можно спросить, да не поймёт она русского языка. И Алёша без переводчика не разберёт её разговор. Учёные пишут, что в вороньем языке не менее сорока слов. Столько слов запомнить нетрудно. Да где такой словарь взять? Где его продают? В каком магазине? Тут нужен словарь не простой, а музыкальный.
Шаг в шаг идут птица и человек.
Ворона на ходу голос подала – горловой, низкий, вкрадчивый такой звук.
Тут же с ближней сосны снялись две вороны и закружились над тропой.
Сперва их было две, а вскоре стало больше. Не сосчитать сколько.
