Гусарская исповедь - [9]

С плеч белых и с груди высокой?

О, пощади! Я гибну без того,

Я замираю, я немею

При легком шорохе прихода твоего;

Я, звуку слов твоих внимая, цепенею;

Но ты вошла… и дрожь любви,

И смерть, и жизнь, и бешенство желанья

Бегут по вспыхнувшей крови,

И разрывается дыханье!

С тобой летят, летят часы,

Язык безмолвствует… одни мечты и грезы,

И мука сладкая, и восхищенья слезы…

И взор впился в твои красы,

Как жадная пчела в листок весенней розы.

1817

Элегия IX

Два раза я вам руку жал;

Два раза молча вы любовию вздохнули…

И девственный огонь ланиты пробежал,

И в пламенной слезе ресницы потонули!

Неужто я любим? — Мой друг, мой юный друг,

О, усмири последним увереньем

Еще колеблемый сомненьем

Мой пылкий, беспокойный дух!

Скажи, что сердца ты познала цену мною,

Что первого к любви биения его

Я был виновником!.. Не надо ничего

Ни рая, ни земли! Мой рай найду с тобою.

………………………………..

Погибните навек, мечты предрассуждений,

И ты, причина заблуждений,

Чад упоительный и славы и побед!

В уединении спокойный домосед

И мирный семьянин, не постыжусь порою

Поднять смиренный плуг солдатскою рукою

Иль, поселян в кругу, в день летний, золотой

Взмахнуть среди лугов железною косой.

Но с кем сравню себя, как, в поле утомленный,

Я возвращусь под кров, дубами осененный,

Увижу юную подругу пред собой

С плодами зрелыми, с водою ключевой

И с соком пенистым донского винограда.

Когда вечерние часы — трудов отрада

На ложе радости.

……………………………….

Я часто говорю, печальный, сам с собою:

О, сбудется ль когда мечтаемое мною?

Иль я определен в мятежной жизни сей

Не слышать отзыва нигде душе моей!

1817

Решительные вечер

Сегодня вечером увижусь я с тобою,

Сегодня вечером решится жребий мой,

Сегодня получу желаемое мною

Иль абшид[10] на покой!

А завтра — черт возьми! — как зюзя натянуся,

На тройке ухарской стрелою полечу;

Проспавшись до Твери, в Твери опять напьюся,

И пьяный в Петербург на пьянство прискачу!

Но если счастие назначено судьбою

Тому, кто целый век со счастьем незнаком,

Тогда… о, и тогда напьюсь свинья свиньею

И с радости пропью прогоны с кошельком!

1818

Листок

Листок иссохший, одинокой,

Пролетный гость степи широкой,

Куда твой путь, голубчик мой?

«Как знать мне! Налетели тучи,

И дуб родимый, дуб могучий

Сломили вихрем и грозой.

С тех пор, игралище Борея,

Не сетуя и не робея,

Ношусь я, странник кочевой,

Из края в край земли чужой:

Несусь, куда несет суровый,

Всему неизбежимый рок,

Куда летит и лист лавровый

И легкий розовый листок!»

Конец 1810-х — начало 1820-х гг.

Богомолка

Кто знает нашу богомолку,

Тот с ней узнал наедине,

Что взор плутовки втихомолку

Поет акафист[11] сатане.

Как сладко с ней играть глазами,

Ниц падая перед крестом,

И окаянными словами

Перерывать ее псалом!

О, как люблю ее ворчанье:

На языке ее всегда

Отказ идет как обещанье

Нет на словах, на деле да.

И, грешница, всегда сначала

Она завопит горячо:

«О, варвар! изверг! я пропала!»,

А после: «Милый друг, еще…»

Конец 1810-х — начало 1820-х гг.

* * *

Счастлив, кто заплатил щедротой за щедроту,

Счастливей, кто расквасил харю Роту[12].

1820-е гг.

Гусар

Напрасно думаете вы,

Чтобы гусар, питомец славы,

Любил лишь только бой кровавый

И был отступником любви.

Амур не вечно пастушком

В свирель без умолка играет:

Он часто, скучив посошком,

С гусарской саблею гуляет;

Он часто храбрости огонь

Любовным пламенем питает

И тем милей бывает он!

Он часто с грозным барабаном

Мешает звук любовных слов;

Он так и нам под доломаном

Вселяет зверство и любовь.

В нас сердце не всегда желает

Услышать стон, увидеть бой…

Ах, часто и гусар вздыхает,

И в кивере его весной

Голубка гнездышко свивает…

1822

Эпитафия

Под камнем сим лежит Мосальский[13] тощий:

Он весь был в немощи — теперь попал он в мощи.

1822

Вечер в июне

Томительный, палящий день

Сгорел; полупрозрачна тень

Немого сумрака приосеняла дали.

Зарницы бегали за синею горой,

И, окропленные росой,

Луга и лес благоухали.

Луна во всей красе плыла на высоту,

Таинственным лучом мечтания питая,

И, преклонясь к лавровому кусту,

Дышала роза молодая.

1826

Ответ

Я не поэт, я — партизан, казак.

Я иногда бывал на Пинде, но наскоком,

И беззаботно, кое-как,

Раскидывал перед Кастальским током

Мой независимый бивак.

Нет, не наезднику пристало

Петь, в креслах развалясь, лень, негу и покой.

Пусть грянет Русь военною грозой

Я в этой песни запевало!

1826

Партизан

Отрывок

Умолкнул бой. Ночная тень

Москвы окрестность покрывает;

Вдали Кутузова курень

Один, как звездочка, сверкает.

Громада войск во тьме кипит,

И над пылающей Москвою

Багрово зарево лежит

Необозримой полосою.

И мчится тайною тропой

Воспрянувший с долины битвы

Наездников веселый рой

На отдаленные ловитвы.

Как стая алчущих волков,

Они долинами витают:

То внемлют шороху, то вновь

Безмолвно рыскать продолжают.

Начальник, в бурке на плечах,

В косматой шапке кабардинской,

Горит в передовых рядах

Особой яростью воинской.

Сын белокаменной Москвы,

Но рано брошенный в тревоги,

Он жаждет сечи и молвы,

А там что будет — вольны боги!

Давно не знаем им покой,

Привет родни, взор девы нежный;

Его любовь — кровавый бой,

Родня — донцы, друг — конь надежный,

Он чрез стремнины, чрез холмы

Отважно всадника проносит,

То чутко шевелит ушми,

То фыркает, то удил просит.

Еще их скок приметен был

На высях за преградной Нарой,