Гусарская исповедь - [2]

В нем нет зеркал, ваз, картин,

И хозяин, слава Богу,

Не великий господин.

Он — гусар и не пускает

Мишурою пыль в глаза;

У него, брат, заменяет

Все диваны куль овса.

Нет курильниц, может статься,

Зато трубка с табаком;

Нет картин, да заменятся

Ташкой[3] с царским вензелем!

Вместо зеркала сияет

Ясной сабли полоса:

Он по ней лишь поправляет

Два любезные уса.

А наместо ваз прекрасных,

Беломраморных, больших,

На столе стоят ужасных

Пять стаканов пуншевых!

Они полны, уверяю,

В них сокрыт небесный жар.

Приезжай, я ожидаю,

Докажи, что ты гусар.

1804

Гусарский пир

Ради Бога, трубку дай!

Ставь бутылки перед нами,

Всех наездников сзывай

С закрученными усами!

Чтобы хором здесь гремел

Эскадрон гусар летучих,

Чтоб до неба возлетел

Я на их руках могучих;

Чтобы стены от ура

И тряслись и трепетали!..

Лучше б в поле закричали…

Но другие горло драли:

«И до нас придет пора!»

Бурцев, брат, что за раздолье!

Пунш жестокий!.. Хор гремит!

Бурцев, пью твое здоровье:

Будь, гусар, век пьян и сыт!

Понтируй, как понтируешь,

Фланкируй, как фланкируешь;

В мирных днях не унывай

И в боях качай-валяй!

Жизнь летит: не осрамися,

Не проспи ее полет,

Пей, люби да веселися!

Вот мой дружеский совет.

1804

Орлица, турухтан и тетерев

Орлица

Царица

Над стадом птиц была,

Любила истину, щедроты изливала,

Неправду, клевету с престола презирала.

За то премудрою из птиц она слыла,

За то ее любили,

Покой ее хранили.

Но наконец она Всемощною Рукой,

По правилам природы,

Прожив назначенные годы,

Взята была судьбой,

А попросту сказать — Орлица жизнь скончала;

Тоску и горести на птичий род нагнала;

И все в отчаянье горчайши слезы льют,

Унылым тоном

И со стоном

Хвалы покойнице поют.

Что сердцу горестно, легко ли то забыть?

Слеза — души отрада

И доброй памяти награда.

Но — как ни горестно — ее не возвратить…

Пернаты рассуждают

И так друг друга уверяют,

Что без царя нельзя никак на свете жить

И что царю у них, конечно, должно быть!

И тотчас меж собой совет они собрали

И стали толковать,

Кого в цари избрать?

И наконец избрали…

Великий Боже!

Кого же?

Турухтана!

Хоть знали многие, что нрав его крутой,

Что будет царь лихой,

Что сущего тирана

Не надо избирать,

Но должно было потакать

И тысячу похвал везде ему трубили:

Иной разумным звал, другие находили,

Что будет он отец отечества всего,

Иные клали всю надежду на него,

Иные до небес ту птицу возносили,

И злого петуха в корону нарядили.

А он

Лишь шаг на трон,

То хищной тварью всей себя и окружил:

Сычей, сорок, ворон — в павлины нарядил,

И с сею сволочью он тем лишь забавлялся,

Что доброй дичью всей без милости ругался:

Кого велит до смерти заклевать,

Кого в леса дальнейшие сослать,

Кого велит терзать сорокопуту

И всякую минуту

Несчастья каждый ждал,

Томился птичий род, стонал…

В ужасном страхе все, а делать что — не знают!

«Виновны сами мы, — пернаты рассуждают,

И, знать, карает нас вселенныя Творец

За наши каверзы тираном сим вконец

Или за то, что мы в цари избрали птицу

Кровопийцу!..»

И в горести они летят толпой к леску

Размыкать там свою смертельную тоску.

Не гимны, Турухтан, тебе дичина свищет,

Возмездия делам твоим тиранским ищет.

Когда народ стенет, всяк час беда, напасть,

Пернаты, знать, злодейств терпеть не станут боле!

Им нужен добрый царь, — ты ж гнусен на престоле!

Коль необуздан ты — твоя несносна власть!

И птичий весь совет решился,

Чтоб жизни Турухтан и царствия лишился.

К такому приступить гораздо делу трудно!

Однако как же быть?

Казалось многим то безумно,

Но чем иным переменить?..

Ужасно действие и пропасть в нем греха!

Да, как ни есть,

Свершили месть

Убили петуха!

Не стало Турухтана,

Избавились тирана!

В восторге, в радости, все птицы вне себя,

Злодея истребя,

Друг друга лобызают

И так болтают:

«Теперь в спокойствии и неге заживем,

Как птицу смирную на царство изберем!»

И в той сумятице на трон всяк предлагает:

Кто гуся, кто сову, кто курицу желает,

И в выборе царя у птиц различный толк.

О рок!

Проникнуть можно ли судеб твоих причину?

Караешь явно ты пернатую дичину!

И вдруг сомкнулись все, во всех местах запели,

И все согласно захотели,

Чтоб Тетерев был царь.

Хоть он глухая тварь,

Хоть он разиня бестолковый,

Хоть всякому стрелку подарок он готовый,

Но все в надежде той,

Что Тетерев глухой

Пойдет стезей Орлицы…

Ошиблись бедны птицы!

Глухарь безумный их

Скупяга из скупых,

Не царствует — корпит над скопленной добычью

И управлять другим несчастной отдал дичью.

Не бьет он, не клюет,

Лишь крохи бережет.

Любимцы ж царство разоряют,

Невинность гнут в дугу, срамцов обогащают…

Их гнусной прихотью кто по миру пошел,

Иной лишен гнезда — у них коль не нашел.

Нет честности ни в чем, идет все на коварстве,

И сущий стал разврат во всем дичином царстве.

Ведь выбор без ума урок вам дал таков:

Не выбирать в цари ни злых, ни добрых петухов.

1804

Мудрость Анакреонтическая ода

Мы недавно от печали,

Лиза, я да Купидон,

По бокалу осушали

И просили Мудрость вон.

«Детушки, поберегитесь!

Говорила Мудрость нам.

Пить не должно; воздержитесь:

Этот сок опасен вам».

«Бабушка! — сказал плутишка.

Твой совет законом мне.

Я — послушливый мальчишка,

Но… вот капелька тебе,

Выпей!» — Бабушка напрасно

Отговаривалась пить.

Как откажешь? Бог прекрасной

Так искусен говорить.

Выпила и нам твердила

О воздержности в вине;

Еще выпив, попросила,