Гуннхильд, северная невеста - [34]

– А куда же делся Хельги-внук?

– О нем ничего не слышно в последние годы. Может, он убит, а может, изгнан. Я не знаю точно и не хотел бы ввести тебя в заблуждение. В Кенугарде его не надо – тот Ингвар правит не один, а совместно со своей женой и даже сыном, хоть тот еще почти дитя.

– Это весьма любопытно. Мы были бы рады, если бы ты заехал вечером к нам в Эбергорд.

– Благодарю за приглашение.

– А долго ты пробыл в Бьёрко? – спросил Харальд, не желая упустить случай выведать что-то прямо сейчас.

– Нет, всего пару дней.

– Видел Бьёрна-конунга?

– Нет, я не был на Адельсё.

– Верны ли слухи, будто Бьёрн-конунг поссорился со своим сыном Олавом из-за ютландских Инглингов, из-за Олава Говоруна?

– Не знаю ничего об этом. – Бергрен покачал головой. – Но в Бьёрко вроде бы все спокойно. Кто тебе рассказал?

– Да тот бродяга, что ты привез.

– А, этот нищий мудрец, весь составленный из лоскутков и заплаток! – Бергрен рассмеялся. – Да, я взял его с собой.

– Неужели он заплатил за перевоз?

– Чем же он может заплатить – разве что парочкой вшей! Нет, я довез его бесплатно. У меня такой обычай: если нищие просят помочь им добраться куда-то и у меня есть для них место, я всегда беру одного-двух. А эта его дочь весит, как курица, и места занимает не больше!

– Странный обычай! Ты, видимо, очень добрый человек. И не боишься, что стянут что-нибудь?

– Говорят, в каждом нищем к нам приходит сам Господь и кто помогает нищему, тот помогает Богу, а уж Бог в долгу не останется – воздаст если не в этой жизни, то на небесах. И я думаю, если у меня на корабле будет парочка нищих, то Господь побережет корабль – если не ради меня, ибо все мы грешны, а ради нищих, ибо они всегда блаженны.

– Да ты христианин! – сообразил Харальд, кстати приметив на серебряной цепи Бергрена небольшой бронзовый крест ирландской работы, до того прятавшийся под «молоточком Тора».

– Особенно когда нищие – тоже христиане, – кивнул Бергрен. – Эти «хирдманы Христа» любят путешествовать – когда на старом месте примелькаются и хозяевам наскучат их байки.

– А никто из тех, кто с тобой приехал, не знает ли о Олаве побольше?

– Да со мной почти никого и не было. Кроме моих людей и той пары побирушек, я привез только кузнеца с двумя подручными, он ищет работу. Да и все. Ты же видел мой корабль – на нем особо много не увезешь, поэтому я предпочитаю такой груз, какой занимает не слишком много места.

На этом Харальд и распрощался с готландцем. Тот вскоре приехал в Эбергорд и немало порадовал Горма и его гостей рассказами о Гардах, о событиях в той стране и разных товарах, которые перевозятся туда и оттуда. Зашла речь о мечах, которые Бергрен хотел купить: хирдманы и гости Горма стали хвастаться своими мечами, их клинками и богатой отделкой. Кнут показал меч, который раздобыл в последнем бою перед виком Хейдабьор, взяв у убитого противника: он и впрямь был хорош, старинной работы, даже с крупной мозаичной бусиной, вделанной в рукоять. Такие бусины издавна были известны и назывались «волшебными камнями». Возможно, когда-то давно вместо них и правда использовались драгоценные камни, и считалось, что прикосновением такого камня можно исцелить рану, нанесенную клинком.

– Но ведь такие вещи дорого стоят, да и у франков запрещено продавать клинки иноземцам, – заметил Горм. – Ты, должно быть, привез очень много серебра?

– Я привез кое-что получше! – улыбнулся Бергрен. – Я ведь бываю на Восточном пути и прошлым летом привез очень хорошие меха – куньи, бобровые, даже собольи шкурки из Бьярмии. На них у франков и саксов очень хороший спрос, и ради того, чтобы раздобыть их, они готовы даже обманывать собственных королей. Ведь я не ошибаюсь, святой отец?

– Это правда, – с опечаленным видом вздохнул епископ Хорит. – Многих христиан эти знаки мнимой земной славы нередко ослепляют, приводя в безумие.

– Я не располагаю продавать эти меха здесь, но, может быть, девушкам любопытно будет взглянуть на них. – Бергрен с улыбкой посмотрел сперва на Ингер, потом на Гуннхильд, как ей показалось, особенно пристально. – Они могли бы заехать в ближайшие дни к моему другу Фроди, пока я еще здесь.

При этом он едва заметно кивнул Гуннхильд – а может, ей показалось. Потом он будто невзначай опустил руку на рукоять висевшего на боку скрамасакса – меча он не взял с собой, направляясь в гости к конунгу. Никто ничего не заметил, а Гуннхильд проследила за его рукой и вдруг застыла. Скрамасакс был самый обыкновенный, но шнур, на котором он крепился к поясу! Этот шнур из красной шелковой пряжи она знала очень хорошо, ибо сама его плела. Чтобы совместить красоту и прочность, внутри он был свит из крепких льняных нитей, а сверху одет в шелк. Не далее как прошлой весной она сама его сделала и подарила своему брату Рагнвальду…

Его ли был скрамасакс, Гуннхильд не бралась решить – рукоять и отделка ножен ничем особо не выделялись. Однако насчет шнура она не сомневалась, свою работу ведь всякий узнает. Но как он мог попасть к готландскому торговцу мехами? Похолодев от волнения, она подняла глаза к лицу Бергрена. Это мог быть или очень дурной знак – если скрам сменил хозяина после гибели ее брата, – а мог быть и очень добрый. Но Бергрен остался невозмутим – лишь пристальный взгляд его убедил Гуннхильд, что все это не случайно, он хотел, чтобы она узнала шнур!